армии признает поражение; Аллах им никогда этого не простит. Другая треть погибнет; они суть великие мученики пред Аллахом. А последняя треть победит: в них никто не усомнится, и они [пойдут] завоевывать Константинополь»817.

Дабик и Амак – это соответственно город в Сирии и долина в Турции; ИГ назвало свой журнал в честь первого, а информационное агентство – в честь второго. В эсхатологии Джухаймана их места заняли Мекка и Медина.

Все, что требовалось Джухайману для приближения конца времен, – это Махди, которого он, к своему счастью, обрел среди собственных последователей в лице светлокожего поэта со светло-карими глазами по имени Мохаммед Абдулла аль-Кахтани. После того как он примкнул к Джухайману, сестре поэта приснилось, что ее брат принес байю (клятву верности) у Каабы, во дворе Великой мечети. В рамках стандартного исламского нарратива последних времен этот сон выглядел осмысленным: светлокожий и слегка не от мира сего Кахтани был корейшитом, как и Пророк, то есть он явно был Махди. В качестве бонуса он имел родинку на левой щеке, что, согласно одному широко цитируемому хадису, отличало Махди. Другим членам группы, включая самого Джухаймана, вскоре приснился тот же сон.

Сны имеют особое значение в исламе, особенно когда они снятся многим людям, поскольку Аллах, как гласит Коран, именно через них делился откровениями с Пророком. (Как сказал один из последователей Джухаймана, «Тот факт, что мы видим сны, доказывает, что мы более религиозны»818.) Кахтани настолько сблизился с Джухайманом, что тот развелся с женой и женился на сестре-сновидице Кахтани819.

Как сказал бы Хэл Линдси, кусочки великой головоломки наконец встали на свои места. У Джухаймана теперь был его собственный Махди, а хадисы как будто подсказывали точное место, где Махди получит байю – рядом с могилами Агари и Измаила (соответственно первой жены и сына Авраама) недалеко от Каабы, именно так, как снилось сестре Кахтани. Более того, хадисы же открыли дату события: суннитская традиция предсказывала, что ученый муж, известный как «Обновитель эпохи», рождается в первый день нового века хиджры, а 1400 год от хиджры должен был начаться 20 ноября 1979 года. Джухайман и его последователи решили захватить Великую мечеть, чтобы Махди получил байю в предписанном месте рядом с Каабой в назначенный день.

Скитаясь по пустыне, Джухайман записывал аудиокассеты и составлял «письма Джухаймана», в которых излагал свое богословие и эсхатологию. (Он закончил всего четыре класса школы, поэтому писал не слишком хорошо, а потому, вероятно, свои «письма» надиктовывал820.) Ни один саудовский издатель не пожелал с ним связываться, но в конечном счете некое кувейтское издательство напечатало два отдельных тома – так называемые «Семь писем» и «Четыре письма»; оба тома широко разошлись по Аравийскому полуострову.

Рекомендуя освободить сообщников Джухаймана, бен Баз совершил серьезную ошибку; в первый день 1400 года от хиджры Джухайман эффектно появился на публике в сопровождении около трехсот сторонников, захвативших Великую мечеть [205]. За предыдущие дни они контрабандой переправили в храм оружие и провизию в традиционных носилках под саваном (в таких выносят мертвые тела для последнего благословения). Сам захват удалось провести почти бескровно, погибли только двое невооруженных полицейских и помощник имама. Джухайман отобрал микрофон у имама, а его люди принялись на радостях палить в потолок и кричать: «Узрите Махди! Узрите праведного!»821

Затем Джухайман разместил снайперов на верхних этажах и минаретах и позволил старшему брату Кахтани Саиду, бегло говорившему на классическом арабском языке, объявить толпе о пришествии Махди. Выступление Саида и особенно совершение обряда байи произвели такое впечатление, что некоторые заложники присоединились к группе, да и один командир охранников мечети дал себя убедить в том, что бледный молодой поэт – действительно Махди.

Джухайман отпустил многих иностранцев, в первую очередь тех, кто не говорил по-арабски. Но почти бескровный захват перерос в кровопролитие, поскольку террористы не позволили десяткам тысяч саудитов и других арабов-паломников покинуть территорию Великой мечети. Им велели взять в руки оружие и помогать захватчикам. Правительственные войска и полицейские силы, подошедшие на расстояние полукилометра от святыни, подверглись обстрелу.

Исходной реакцией правительства на захват мечети стал паралич. Вооруженные до зубов террористы палили по всем, кто носил униформу, но армия не хотела отвечать на огонь, ведь Пророк запретил пользоваться оружием в Мекке. Кроме того, многие заложников и сами правительственные силы гадали, а вдруг Кахтани и вправду – тот самый Махди.

Один-единственный руководящий орган мог дать ответ на этот вопрос и решить исход противостояния – совет улемов, высший религиозный совет королевства во главе с бен Базом. Недовольный нечестием королевской семьи, падением морали и распутством, совет улемов не торопился с решением: лишь на пятый день конфликта Кахтани объявили самозванцем, а полиции и армии дали добро на штурм. Взамен саудовский король Халид согласился принять меры к исправлению общественной морали, в частности, убрать алкоголь и женщин с телевидения (то есть сделать ровно то, на чем настаивал Джухайман).

Едва богословское разрешение было получено, началась бойня. Правительственные силы быстро уничтожили снайперов на минаретах при помощи противотанковых ракет, но террористы в главном здании мечети продолжали держать оборону, и пехота не могла ворваться туда без многочисленных жертв. Вдобавок Национальная гвардия, где были сильны позиции «Ихван», усугубила ситуацию, отказавшись стрелять по своим собратьям; более того, некоторые гвардейцы тайно снабжали террористов боеприпасами.

На смену Национальной гвардии прибыли регулярные армейские подразделения, увы, еще менее подготовленные к ведению уличных боев в городах. Только после того, как на территорию мечети прорвались бронетранспортеры, положение дел начало меняться. Помимо потерь с обеих сторон, в перестрелках погибли сотни, возможно, даже тысячи паломников-заложников. Кахтани, неоднократно слышавший о том, что он – Махди, считал себя неуязвимым и каким-то образом уцелел при обстреле мечети. Уверовав в собственное бессмертие, он принялся кидать обратно гранаты, которыми забрасывали террористов солдаты, и наконец удача его оставила – очередная граната разорвала поэта на кусочки. Террористы стали отступать в подвал мечети, и бронемашины двинулись туда же, но застряли в узких проходах.

Штурм зашел в тупик. Точные цифры так и не были опубликованы, однако неделя боевых действий обошлась правительственным силам в значительную часть личного состава тридцатитысячной армии и двадцати тысяч бойцов Национальной гвардии королевства. Королю Халиду понадобилась иностранная помощь. Иордания, единственная арабская страна, находившаяся в дружеских отношениях с саудовцами и обладавшая частями быстрого реагирования, согласилась помочь.

С точки зрения Саудовской Аравии, предложение Иордании было неуместным. В ходе кампании 1924–1925 годов, включая жестокое нападение на Таиф в 1924 году, силы ихванов, еще в союзе с Абдулазизом, отцом Халида, изгнали прадеда нынешнего иорданского монарха Хусейна из Хашимитской династии, которая некогда правила королевством Хиджаз с Меккой и Мединой; было понятно,