сходство нарративов конца времен в трех авраамических религиях настолько велико, что израильский журналист Гершом Горенберг замечает: «Театр конца света предстает в трех обликах, и в глазах сторонников Апокалипсиса великая драма уже разыгрывается. Звуковой ряд обеспечивают надежды и страхи; всякий раз, когда говорит какой-то актер, его слова звучат дико. Воплощаются сразу три сценария. Актерский состав еврейских мессианистов выступает в начале христианской пьесы; евреи и христиане на равных участвуют в пьесе мусульманской. Там, где одни видят риторические красоты, другие слышат призыв к битве»804.

«Антихрист» активно раскупался в арабском мире; подобно Линдси, Айюб поспешил закрепить успех рядом продолжений. У него быстро появилось множество подражателей, причем некоторые из них зачисляли в евреи почти всех на свете, в том числе Мартина Лютера; один из подражателей Айюба, Фахад Салим, великодушно признавал, что Саддам Хусейн не еврей, но у близкого его соратника отец еврей, что и привело к порочности иракского режима. Среди подражателей Айюба особняком стоял египетский журналист Мухаммад Иса Дауд, писавший для саудовской прессы и опубликовавший, между прочим, вполне честное интервью с джинном (будто он попал на страницы сказок «Тысячи и одной ночи»).

Дауд явно считал книгу Айюба слишком осторожной и милосердной по отношению к евреям; в 1991 году он издал собственный труд «Остерегайтесь: антихрист вторгся в мир из Бермудского треугольника». Согласно Дауду, треугольник – это место на пути Даджжаля в Северную Америку в восьмом столетии и база летающих тарелок в составе грозной мусульманской авиации805.

Популярная апокалиптическая литература заполнила лотки на базарах Каира, Эр-Рияда, Бейрута, Багдада и Восточного Иерусалима, встала на полках книжных магазинов от Марокко до Индонезии. Что еще важнее, с появлением социальных сетей эти книги обрели доступность и влияние в широких массах, подпитывая и укрепляя джихадизм двадцать первого столетия806. Исследователь ислама Жан-Пьер Филью так характеризует очевидную антисемитскую и антизападную направленность этого жанра:

«В этом нарастающем бреде нет ничего безобидного, поскольку он насквозь пропитан негодованием и мстительностью… Мессианисты третьего тысячелетия изрыгают свою ядовитую желчь с самоуверенностью тех, для кого будущее – и сам конец света – совершенно неоспоримы. Америка, неизменно враждебная исламу и по своей сути макиавеллистская, проклята и обречена на ужасную гибель; ислам – это правда, непреодолимая сила и предреченная победа»807.

Получается, что на протяжении столетий мусульмане возлагали надежды на избавление от унижений и притеснений на грядущего спасителя – Махди. В этом нарративе круглым датам уделялось внимания ничуть не меньше, чем в кругах христиан-миллениалистов. Ажиотаж вокруг Махди сопровождал, как правило, наступление нового века по мусульманскому календарю.

Этот календарь ведет отсчет с бегства Мухаммада из Мекки в Медину в 622 году (хиджра), и 12 ноября 1882 года началось четырнадцатое столетие от хиджры (anno hegirae) [203]. В конце тринадцатого столетия от хиджры, то есть в конце 1870-х годов, суданский суфий по имени Мухаммад Ахмад возмутился ересями египетских правителей Судана, который формально подчинялся Османской империи, но на самом деле тяготел к британской короне. Ахмад вычислил, что конец света состоится 12 ноября 1882 года, стал готовиться к этому событию и даже объявил себя Махди – в 1881 году, чтобы хватило времени установить власть в Хартуме до наступления нового века808.

Первоначально восстанию сопутствовал успех, и махдисты, вероятно, утвердились бы в Судане, не погибни британский генерал Чарльз «Китаец» Гордон при осаде мятежниками Хартума. На родине Гордона славили как героя, но генерал, если уж на то пошло, нарушил приказ короны и высшего командования, которые требовали вывода египетских войск и эвакуации чиновников; вместо этого он решил защищать город.

Народное возмущение из-за гибели Гордона заставило британское правительство направить в Судан в 1898 году дорогостоящую экспедицию под командованием фельдмаршала Горацио Герберта Китченера. Тем временем Ахмад умер от тифа; Китченер разгромил его преемника Абдуллу аль-Тааши в битве при Омдурмане, в которой британские войска, располагавшие передовым вооружением, убили двенадцать тысяч мусульман, а сами понесли незначительные потери809. (В этом сражении участвовал юный лейтенант Уинстон Черчилль, а очевидное превосходство одной стороны над другой в этой и прочих колониальных битвах конца девятнадцатого века вдохновило поэта-острослова Хилера Беллока на строки: «Вот и сложился привычный сюжет – / У нас есть «максим», у них его нет»810.)

Хартум, место восстания на заре четырнадцатого века от хиджры, занимает второстепенное положение в мусульманской географии. Бурные же события начала пятнадцатого столетия от хиджры будут происходить в самом эпицентре ислама, в Великой мечети Мекки. Этой святыне поклонялись еще до зарождения ислама в 610 году, когда архангел Гавриил, как принято считать, надиктовал первые стихи Корана на горе Хира, недалеко от города Мекка, потрясенному Мухаммаду, к тому времени вполне преуспевавшему торговцу.

Значимость Мекки определялась наличием Каабы, гранитного сооружения, возведенного якобы Авраамом; внутри этого здания находится метеорит Черный камень. Задолго до Мухаммада паломники стекались сюда, чтобы обойти Каабу по кругу; по всей видимости, это было святилище аль-Ллаха, главного божества политеистических арабских племен.

Торговец скромного происхождения, помогавший своей будущей жене Хадидже, Мухаммад принадлежал к племени корейшитов, которое владело Меккой, хотя их род не мог похвастаться знатностью. Религиозный пыл Мухаммада, а в особенности его стремление убрать из Каабы тотемы 360 языческих богов, грозил местному «бизнесу» на паломниках, так что разозленная городская элита вынудила Мухаммада бежать в Ясриб (Медину) в 622 году (впоследствии этот побег стал известен как «хиджра»). Когда он наконец вернулся в Мекку во главе победоносного исламского воинства в 630 году, то запретил неверующим въезд в оба города, и этот запрет действует по сей день [204].

Распри между богатой, алчной до роскоши торговой элитой и набожными и аскетичными верующими с тех пор регулярно сотрясали Аравийский полуостров. В начале 1700-х годов стряпчий по имени Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб начал проповедовать радикальную доктрину, основанную на двух принципах: возвращение к заповедям Пророка и решительное противодействие роскоши и богатству, в которых погрязла знать Багдада, Дамаска, Стамбула и Каира. Пляски, украшения и даже табак стали харам (запрещенными), как и шиизм, сторонникам которого предложили выбор между обращением в правильную веру и смертью.

Ибн Абд аль-Ваххаб объединился с грозным воином по имени Мухаммад бин Сауд; сочетание теологических навыков и воинской доблести постепенно вывело ваххабитский ислам за узкие пределы места рождения в выжженной солнцем Аравийской пустыне. Со временем эта разновидность ислама утвердилась почти на всем полуострове и в отдаленных уголках.

С ослаблением Османской империи в девятнадцатом столетии один из потомков Мухаммада бин Сауда, Абдулазиз, известный на Западе как Ибн Сауд, захватил османскую крепость в Эр-Рияде в 1902 году и основал новую династию, которая правит в тех краях по сей день. Ударные силы нового режима, ультранабожные ихваны, дословно