– Потом я проснулась. Я плакала и умоляла маму не уходить, не встречаться с отцом. Но она вздохнула и сказала, что я самый глупый в мире ребенок. На западном материке уже более четырехсот лет не появлялись настоящие слепые предсказатели. А еще она добавила, что я наслушалась глупых историй от дворцовых служанок, вот поэтому мне и снились такие странные сны. Она приколола к волосам свежие ароматные цветы, поскольку той ночью приехал дядюшка Инцзя. А я обняла Соланя и отказалась отпускать его, поэтому у нее не оставалось иного выбора, кроме как оставить нас двоих в опочивальне. Все это время я лежала на подоконнике и ждала, надеясь услышать, как она вернулась во дворец. Внезапно снаружи подул сильный ветер, и солнце стало палить так сильно, что буквально обжигало лицо, но на дворе уже была ночь. Тогда я поняла, что это был не солнечный свет, а огонь.

Тилань говорила отрывисто, а ее широко раскрытые глаза были пугающе пустыми.

– Я взяла Соланя и тайком выбежала наружу. Чжэньчу, ты спас меня. Позже я спрашивала дядюшку Инцзя, что же произошло той ночью. Но он так и не ответил мне.

Последний луч заходящего солнца скрылся за морским горизонтом.

Внезапно вечерние сумерки, опустившиеся на город, содрогнулись от трех ударов барабанов, разбудив всех людей вокруг. Казалось, что земля под ногами начала сотрясаться. Облако пыли, плывшее в небе над городом Биболо, резко опустилось вниз, и весь город погрузился в тишину.

Ветер принес издалека пустой скрипучий мужской голос. Это был голос верховного жреца, который стоял на вершине молитвенной пагоды и воспевал этот благополучный год. Он молился об обильных осадках, тихом море и просил Великого Дракона защитить все корабли. А также умолял богов признать это празднество, в котором участвовало больше миллиона человек и которое длилось весь день и всю ночь, как жертву, преподнесенную им.

Звуки его голоса постепенно стихли, и снова началась барабанная дробь. На этот раз это уже была неистовая буря, которая танцевала в чистом небе со своим грубым веселым ритмом и побуждала людей зажечь повсюду фонари. Несколько тысяч черных железных жаровен, установленных рядами вдоль берега реки Папар, с треском загорелись, осветив весь город.

Огромные разноцветные лодки медленно поплыли по реке. Ночью было светло как днем, все люди и предметы отбрасывали огромные вибрирующие тени на реку и здания, построенные по обеим ее сторонам. Две огромные женщины куафу с блестящей кожей, будто выкованной из бронзы, одетые в короткие платья из шкуры диких зверей, обольстительно танцевали, прижимаясь друг к другу. К их локтям и лодыжкам лезвиями наружу были привязаны кинжалы. Тончайшие острые лезвия постоянно касались горла или талии партнерши, но не причиняли ни малейшего вреда. Двадцать певиц, одетых в одинаковые одежды, сидели на борту лодки и в унисон распевали чарующие мелодии. Их стройные, опущенные в воду ноги были полностью разрисованы рисунками из сока цветов белладонны, изображающими узоры драконьей чешуи, это считалось счастливым предзнаменованием.

– Мама и старший брат мертвы. И хоть я не вижу, в каком состоянии находится отец, я отчетливо чувствую запах покойника. Если бы я тогда смогла остановить маму, то, возможно, все было бы по-другому… А может быть, если бы я не видела тот сон, то ничего бы этого не случилось… – Из пустых глаз Тилань катились блестящие прозрачные слезы. Они напоминали маленькие драгоценные камушки, отражающие суматошные отблески узоров и цветов портовых улиц. Тилань продолжала: – Я боюсь. Каждую ночь, закрывая глаза, я боюсь увидеть сон. Но я никогда и никому не говорила об этом, даже дядюшке Инцзя.

Тилань вцепилась в подол одеяния юного генерала, словно утопающий, который держался за спасительную соломинку. Но она даже не подозревала, что между ее лицом и лицом Тан Цяньцзы было опасное расстояние всего лишь в один крошечный цунь.

– Рано или поздно вы вернетесь на восточный материк. Но если вас тут не будет, то и я не хочу оставаться ни дня в Биболо. Чжэньчу, я хочу поехать вместе с тобой, – когда девушка произнесла эти слова, на ее мертвенно-бледном лице вспыхнул лихорадочный румянец.

Тан Цяньцзы сделал глубокий вдох. Весенний ночной воздух, наполненный ароматом белого лотоса, казалось, обжег его грудь.

– Ваше высочество, ваш слуга в смятении.

Услышав, что он назвал себя слугой, девушка неожиданно раскинула руки и прислонилась спиной к дверному косяку жилого дома. Дурман-цветок, украшавший ее голову, мелодично зазвенел. Это стучал крошечный рубин, ударяясь о роскошные золотые лепестки. Девушка взмахнула ресницами. Ее темные глаза умоляюще и растерянно смотрели на Тан Цяньцзы.

– В тот день ты спас мне жизнь. И сейчас только ты вновь сможешь меня спасти. Но ты совсем ничего не понимаешь.

Юноша был совершенно растерян. Он не знал, как ему реагировать на эти слова, поэтому генерал просто отвернулся и ничего не сказал в ответ.

Над рекой начали взрываться фейерверки. Искры расплавленного золота и изумрудов расцветили ночное небо. Казалось, будто эти шрамы больше никогда не исчезнут, однако в ту же секунду они рассеивались в разные стороны, окутав все небо над городом Биболо мерцающим пеплом.

Окна над их головами начали захлопываться одно за другим. Гул человеческих голосов и аромат яств рассеивался по ветру, пробираясь в узкие темные переулки. Затем раздался какой-то плеск, и что-то полилось вниз, испачкав их с ног до головы. Тилань ошарашенно стояла на месте, не зная, как ей увернуться от этого. Она уже была наполовину мокрой. Тан Цяньцзы приобнял ее за плечи и уверенно потянул за собой, подальше от этих улочек. Они побежали в сторону реки, но все никак не могли выбраться туда, где на них бы не попадал этот внезапно обрушившийся шквал дождя, словно были заперты в клетке. Неожиданно юноша понял, что это была вовсе не дождевая вода. Абсолютно со всех улиц и кварталов люди выплескивали на землю сладкую ароматную жидкость янтарного цвета. Когда она попадала в жаровни, пламя резко вспыхивало, поднимаясь вверх на целый чи и распространяя по воздуху пьянящий аромат.

Считалось, что именно с этого момента по-настоящему начинался фестиваль Лиюй.

Ни одна уважающая себя семья царства Лэй ни за что не согласилась бы хранить прошлогоднее вино. Каждый год во время фестиваля Лиюй, который проходил в конце весны – начале лета, все жители праздновали, допивая прошлогоднее вино, а остатки выливали из окон. Это имело сакральный смысл: выбросить все старое и привнести новое.

В этом городе никогда не было бесплатного веселья. Но если у