Появление на площади изрядно поредевшего, но не утратившего боеспособность отряда стало для них неприятной неожиданностью. Гномы не зверствовали и не мстили за смерть друзей, гоняться за разбежавшимися в панике ополченцами не было ни времени, ни сил. Они прошли через площадь, убивая лишь тех, кто по глупости или сонливой нерасторопности оказывался на пути.

Отряд завернул на пустынную улочку и по приказу командира замедлил шаг. Альто дал солдатам немного перевести дух. Впереди был мост, самый опасный участок пути.

– Кажется, выбрались! – пропыхтел Пархавиэль на ухо неразлучному с ним Зигеру. – Пока людские командиры поймут что к чему, пока войска перегруппируются и заново нас начнут в кольцо брать, уйти успеем.

– Не скажи. – Идущий впереди Альто обернулся к Пархавиэлю. – Время у нас есть, но торопиться особо не стоит, лучше отдышаться как следует. Мост длинный, а на том конце нас стража ждет. Там по-настоящему туго придется. Если за полчаса мост не пересечем и сквозь оцепление не пробьемся, то погибнем. Спереди стража, а сзади войска подтянутся, так что, если удача изменит, придется вниз головой в воду прыгать.

– Может, тогда по другому мосту пойдем, по северному? – осторожно спросил Зигер, боясь показаться дураком в глазах командира. – Правильно мыслишь, махаканец, ценю! – Альто по-дружески хлопнул Зигера по плечу. – Северный мост явно хуже охраняется, да и солдат в той части квартала наверняка нет. Пока очухаются, пока подтянутся, мы уже проскочить успеем, да и с рынка до городских ворот рукой подать!

Последующие два часа прошли без приключений. Отряд гномов затерялся среди лабиринтов извилистых улочек, пустырей и свалок, гномы продвигались на север, не только не встречая сопротивления, но даже ни разу не увидев людей. Казалось, город вымер, почил вечным сном, пугая живых зловещей тишиной и устрашающим видом обгоревших домов.

Баррикада оружейников еще сохраняла грозный вид, но обилие трупов в округе и проломленная крыша «Грохота стакана» не оставляли сомнений: жестокие бои шли и здесь, хотя никто из соратников Пархавиэля не смог понять почему. Гномы пугливо сторонились окоченевших трупов и с опаской взирали по сторонам, боясь внезапного нападения.

– Ну что, дружище, просчитался, нашлось и для вас время, – печально прошептал Пархавиэль, склонившись над бездыханным телом пронзенного копьем Милгара. – Выходит, невыгодно самому по себе быть и между двумя огнями плясать, и те, и другие уж шибко жгутся да больно бьются! – Зингершульцо закрыл остекленевшие глаза трупа и поспешил догонять уходивший отряд.

Сердце гнома заныло в тоскливой печали, а на душе стало мерзко и тяжко. Пархавиэль знал, что если бы на оружейников не напали бузотеры-повстанцы, то тогда пришлось бы вступить в бой им. Еще раз нашла жестокое практическое подтверждение прописная истина жизни: позиция «Я сам по себе, никто не войдет в мой дом!» ведет к глупой геройской смерти.

– Перестань дергаться и не оборачивайся через каждые пять шагов! – то и дело одергивал Мортас не находившего себе места от беспокойства Тальберта. – Она не маленькая уже, захотела и ушла. Не таращься на женщин и не крути головой, она не вернется!

– Отстань, – грубо оборвал надоевшие наставления Тальберт и продолжал всматриваться в лица проходивших мимо горожанок, надеясь, что следующей окажется исчезнувшая Флейта.

– Да угомонись ты, папаша доморощенный, на нас уже косятся! Еще немного твоих фокусов – и со стражей придется дело иметь.

– Какая стража, чего ты несешь?! Глянь, какой бедлам кругом творится: знать и купцы из города бегут, народ совсем ошалел, мечется по улицам как ошпаренный. Говорят, стража Цеховой оцепила, говорят, гномов громят! А ты ко мне с ерундой привязался, моралист с потресканной мордой!

Мортас пропустил оскорбление мимо ушей. Порой полковнику казалось, что его спутнику вообще чужды эмоции, хотя это было невероятно. Даже самые прагматичные, расчетливые люди иногда дают волю чувствам и, к удивлению хорошо знающих невозмутимость их натуры людей, вдруг разбивают цветочный горшок о чью-нибудь не в меру языкастую голову. Тальберт знал, что у терпения есть предел, и пожалел о сказанных сгоряча словах. Разозлить компаньона ему не хотелось, это могло для него очень плохо кончиться…

– Не «говорят», а точно громят, – уточнил Мортас, – поэтому и следует быть вдвойне осторожными. Видишь, сколько стражей на мосту толпится? Скучающий страж порядка похуже наводнения или пожара будет. Делать-то нечего, вот и начинают служивые ко всем цепляться. А сейчас у них повод есть, даже два. Ты с какой табличкой на виселице болтаться предпочитаешь: «убийца и бунтовщик» или «гномий прихвостень»?

– Пошли быстрее, маг уже заждался, – пробурчал в ответ пристыженный Тальберт.

– Быстрая ходьба разговору не помеха, – твердо стоял на своем Мортас, ускоряя шаг. – Ты не ответил на вопрос.

– Конечно, первое, – нехотя огрызнулся Тальберт, – звучит не так обидно.

– А суть та же: враг общества, висишь и ногами в воздухе дрыгаешь! – рассмеялся Мортас и тут же схватился обеими руками за причинившую боль кожу лица.

– Ты поменьше зубоскаль, а то рожа треснет, – съязвил в отместку Тальберт и снова закрутил головой по сторонам.

Несмотря на странный вид одного и нездоровую нервозность другого, застава на мосту пропустила путников. Видимо, однообразие службы еще не утомило солдат до такой степени, чтобы цепляться к каждому проходившему мимо голодранцу и заниматься откровенной ерундой, то есть поиском «подозрительных личностей». Досмотру и продолжительному разбирательству: «Кто таков, куда идешь, зачем и почему?» подвергались пока только степенные горожане, с которых можно было что-то взять.

Промчавшаяся карета чуть не опрокинула парочку. Полковник вовремя заметил ретивого возницу и прыжком, быстрым и длинным, как у лягушки, перескочил на противоположную сторону моста. Мортас не успел отскочить, взмыленные лошади неслись прямо на него, выдыхая клубы пара из расширенных ноздрей и бешено вращая красными глазами. Если бы наемник хоть немного подался вперед или остался бы на прежнем месте, то попал бы под звонко цокающие и выбивающие искру из мостовой копыта Выхода не было, Мортасу пришлось прыгнуть назад. Сделав головокружительное сальто в воздухе, юноша приземлился на узкие поручни парапета. Круговые движения рук и легкие повороты корпуса то влево, то вправо помогли ему удержать равновесие и не упасть с десятиметровой высоты в бурные воды реки. Карета пронеслась мимо и даже не сбавила ход. Сидевшему на козлах здоровенному мужику было абсолютно безразлично, сбил он зазевавшегося прохожего или нет.

Мгновение Мортас стоял неподвижно, раздумывая и взвешивая, стоит ли прощать обиду. Видимо, логическая цепочка размышлений, усложненная грузом навалившихся эмоций, привела к отрицательному ответу. На глазах у изумленных небывалым зрелищем горожан человек быстро побежал по узкой полоске парапета, балансируя широко расставленными руками. В ту пору бродячие циркачи часто навещали столицу. Умением ловко передвигаться по натянутому высоко в воздухе канату было не удивить скептичных, привыкших к балаганным представлениям горожан, а вот то, что эквилибрист бежал быстрее лошадей и постепенно нагонял не сбавляющую хода карету, повергло окружающих в смятение и страх. Кто-то застыл на месте, разинув рот, кто-то бросился наутек, но были и такие неугомонные натуры, которые со страху широко раскрыли луженые глотки и зашлись истошным криком: «Караул!» С последними пришлось бороться Тальберту, он перескакивал от одного паникера к другому и затыкал блажившие рты увесистым кулаком.