От этих определений Анаксагор переходит к космогонии. Сперва была инертная материя, неразделенная смесь, окруженная верхним и нижним слоями атмосферы бесконечной протяженности. Движение материи задал Разум; он привел в движение некую малую частицу материи, и от нее движение передалось другим частицам, набирая скорость и затрагивая все большую область. Это движение было круговым, отчего центробежная сила разбрасывала частицы, и те соединялись и разъединялись, образуя и изменяя предметы. Этот процесс продолжается и поныне, так как Разум непрерывно порождает движение, распространяющееся по бесконечным пространствам вселенной (или по бесконечному числу вселенных). Покольку Разум управляет всем, в чем он присутствует, Разум управляет и бесконечной вселенной. Таким образом, Разум является порождающей и управляющей силой, осознающей последствия своих действий.

Анаксагор в своей космогонии обошелся без каких-либо религиозных идей. Он пытался создать материалистическое объяснение мира, и, вероятно, хотя доказать это невозможно, он считал Разум особой формой материи. Для него жар, холод, сухость, влага, плотность, разреженность, яркость, темнота были не абстрактными понятиями, а физическими свойствами, присущими всем вещам в том смысле, что материальный предмет содержит горячие частицы и холодные частицы, сухие частицы и влажные частицы и т. д. Он полагался на свидетельства органов чувств и точно отмечал ту точку на шкале, в которой они переставали воспринимать размер, тепло и т. д. Считая все предметы материальными, он утверждал, что солнце, луна и звезды состоят из материи и движутся по круговым траекториям под воздействием Разума; что луна отражает свет солнца, а радуги и затмения вызываются естественными причинами (которые он вполне корректно анализирует).

Анаксагор наверняка полемизировал с Эмпедоклом из Акраганта (ок. 493–433 гг.), который видоизменил некоторые представления Парменида и Пифагора. Эмпедокл утверждал, что ограниченные в количествах Земля, Вода, Огонь и Воздух являются четырьмя элементами, или «корнями», из которых состоят все вещи, а Любовь и Борьбу называл двумя непрерывно действующими силами, которые представлял себе, возможно, как жидкости или течения. Кроме того, существует еще «непреодолимая воля» судьбы (aisa) – выражаясь современным языком, закон природы, – управляющая приливами и отливами Любви и Борьбы.

В какой-то момент времени, возможно в начале времен, Любовь преобладала, а Борьба почти отсутствовала. Затем четыре элемента, содержащиеся в сфере конечного объема, полностью перемешались под влиянием протекающей между ними Любви, и образовалась однородная плотная смесь. В этот момент, когда все было единым, Борьба находилась на периферии сферы. После этого она потекла назад в смесь, разъединяя то, что соединила Любовь, превращая единство в множество, и, наконец, возобладала, а количество Любви сократилось до минимума. Таким образом, существуют две крайние точки – в одной преобладает Любовь, создавая однородную смесь, в другой преобладает Борьба, разъединяя четыре элемента на четыре несвязанные части. За исключением этих крайних точек, которые, вероятно, рассматривались Эмпедоклом как короткие моменты цикла, две силы – Любовь и Борьба – постоянно пронизывают смесь, соединяя и разъединяя элементы, как художник смешивает краски, и таким образом создают и уничтожают все вещи, как художник создает и уничтожает деревья, людей и богов своими красками.

Космология Эмпедокла, вероятно, являлась приложением к новой религии, которую он проповедовал. В момент первого творения Любовь была сильнее Борьбы, и поэтому люди были невинными, животные – миролюбивыми, и никто не проливал крови. Сейчас Борьба на подъеме, чем объясняется изобилие зла, зверств и крови. Только что сотворенные люди поклонялись одной лишь Любви, которой они приносили жертвы миррой, ладаном и медом, не так как сейчас – кровью, а боги были сотворены не в человеческом облике, а как «чистый, невыразимый разум, пронизывающий быстрыми мыслями всю вселенную». Некоторая форма разума (phronesis или noema), которую мы можем назвать душой, была присуща всем вещам, получившим ее, видимо, в момент первого творения, и Эмпедокл верил, что эти души переходят из одного сотворенного предмета в другой в течение многовекового процесса создания и воссоздания вещей. «Когда-то я был, – писал он, – юношей и девушкой, чащей, птицей и рыбой в соленом море».

Души могут вселяться в любую сотворенную вещь, включая богов. Поэтому бог, обагривший руки кровью или нарушивший клятву, обречен на тридцать тысяч лет земной жизни в различных смертных телах, полной страданий. «Таков и я, – писал Эмпедокл, – изгнанный с небес, скиталец, доверившийся свирепой Борьбе». Называя себя богом на земле, он объяснял природу мира своим последователям, мужчинам и женщинам, которые поклонялись ему в Акраганте – великом городе у желтой реки.

Космология и религия Эмпедокла известны нам лишь по отрывкам из двух поэм, так что многое остается неясным. Тем не менее его эпические каденции доносят до нас эмоциональную силу, с которой поэт атакует рассудочную логику иных натурфилософов, и его великие идеи – особенно дуализм Любви и Борьбы, принявших облик Добра и Зла, и переселение душ – вновь и вновь встречаются нам в последующие века, когда теории ионийского философа были давно забыты. Эмпедокл был важной фигурой и как биолог и физиолог. Он исследовал глаз и сердце и строил теории оплодотворения, дыхания и кровообращения.

Проблемы движения и концепции конечного и бесконечного, так интересовавшие Анаксагора и Эмпедокла, стали основой для провокационных теорий их современника Зенона Элейского, чье учение дошло до нас лишь в форме парадоксальных утверждений. Известен парадокс об Ахилле, который гонится за черепахой. Ахилл никогда не догонит черепаху, потому что всякий раз, как он оказывается в точке, в которой только что была черепаха, та уже снова впереди; точно так же и стрела в полете занимает в каждый данный момент пространство, равное ей самой, и, следовательно, покоится, а не летит. Утверждения Зенона, первое из которых основано на бесконечном делении конечного расстояния, а второе – на неделимых моментах времени, вероятно, вдохновили Левкиппа Милетского, который посетил Элею около 450 г., развить идею о бесконечном числе неделимых частиц в бесконечном пространстве. Эти неделимые частицы он называл атомами (atomon), а пространство – пустотой (kenon).

В дальнейшем гипотезу Левкиппа о существовании атомов в атомную теорию вселенной развил его ученик Демокрит Абдерский (ок. 460–370 гг.). Атомы, бесконечно разнообразные и бесконечные количеством, находятся в бесконечном пространстве и в результате беспорядочного кружения сталкиваются, сцепляются и образуют все материальные предметы. Атомы представляют собой единственную объективную реальность (aletheia) в природе (physis), а единственными свойствами атомов являются количество, форма и непроницаемость. Все прочие атрибуты материи, такие, как цвет, вкус и температура, существуют лишь в воображении людей (doxa), которое порождается органами чувств и является побочной и смутной формой восприятия, основанной на условностях (nomos), а не на реальности. Подлинное понимание дает человеку лишь разум (dianoia), которому постижимы невидимые и неосязаемые атомы.

В этой космологии не было места Любви и Борьбе или Добру и Злу. Вместо перводвижущей силы при сотворении мира можно назвать лишь круговорот атомов во вселенной. Случайностями и переменами, составляющими жизнь человека на земле, возможно, управляют Случай или Необходимость, но это отнюдь не какие-то сверхъестественные существа или объекты. Левкипп отдавал предпочтение Необходимости, утвержддая, что «ничего не происходит случайно; все имеет предназначение и совершается по необходимости» (logos и ananke), но многие его последователи на первое место ставили Случай, бесцельно пользующийся стечением обстоятельств. При оценке значения Левкиппа и Демокрита следует подчеркнуть, что они были не учеными, исходящими из наблюдений и экспериментов и проверяющими свои теории практикой, а всего лишь философами, чьи размышления касались природы человеческой мысли в той же мере, что и природы вселенной. Поэтому их теории имели намного большее влияние на мораль и религию, чем на технологию, тогда находившуюся в зародыше.