правую руку на эти страницы, — сказал Кулькелуби с печальной улыбкой, — и повторяй за мной эти слова. Как ты знаешь, это Коран. Во имя того, кто есть единственный и единый Бог, поскольку нет другого Бога, кроме него; во имя Магомета, который является единственным пророком, поскольку нет другого пророка, кроме него, я клянусь, что придерживаюсь истинной веры, и утверждаю это под страхом вечного проклятия.

Барон молчал.

— Почему ты не клянешься? — спросил Кулькелуби, притворяясь удивленным.

— Потому что я благородный человек, — ответил бедный юноша.

Кулькелуби разразился сатанинским смехом.

— Вот, комедия окончена, — сказал он. — Если бы ты не был бароном ди Сант-Эльмо, я бы тебе давно показал, как опасно пытаться обмануть Кулькелуби.

— Вы меня знаете? — удивленно воскликнул барон.

— Я знал, кто ты, еще до того, как ты вошел в эту галерею, но хотел тебя испытать. Ты никакой не торговец губкой, а мальтийский рыцарь, который уже доставил много неприятностей моим людям и который едва не потопил четыре мои прекрасные галеры близ берегов Сардинии. Как видишь, я все о тебе знаю. Жаль, что ты не мусульманин! Если ты в твои годы такой отважный и искусный воин, кто знает, что будет с тобой через десять лет. Если ты, конечно, столько проживешь. Вот это-то и сомнительно.

— Раз вы знаете, кто я, проявите благородство и велите меня убить, — сказал барон. — Сант-Эльмо всегда были воинами.

— Это никогда не поздно, — сказал Кулькелуби немного мягче. — Если хочешь, ты можешь спасти свою жизнь и даже получить свободу.

— Каким образом? — спросил барон.

— Если ты назовешь мне имя фрегатара, который привел тебя сюда, и скажешь, где он сейчас.

— О! И не надейтесь на это, — ответил молодой капитан. — Дворянин никогда не предает, а особенно если его имя Сант-Эльмо. Лучше убейте меня.

— В тебе хорошая кровь, юноша, и, по правде говоря, я тобой восхищен. У тебя женственный вид, но сердце льва. Но это еще не все. Даже если я откажусь от мысли вырвать у тебя имя фрегатара, который привез тебя, поскольку это точно был фрегатар, один из этих проклятых псов, которые осмеливаются приходить в Алжир, а я это имя обязательно узнаю, ты должен сказать мне, зачем ты приехал сюда.

— Чтобы узнать, жив ли мой друг, которого вы захватили в плен несколько месяцев тому назад.

— А может быть, не друг, а подруга? — спросил Кулькелуби со злобной усмешкой.

Барон вздрогнул, ему пришлось прибегнуть к неимоверному усилию, чтобы сдержать крик. Он так побледнел, что это заметил Кулькелуби.

— Я попал в цель, правда? — спросил он.

— Нет, это мужчина, а не женщина, — ответил барон дрогнувшим от волнения голосом.

— Тогда скажи мне, кто это. Я могу сказать тебе, жив ли он, и тебе не придется его искать.

— Я не могу вам это сказать.

— В таком случае я все больше убеждаюсь, что это женщина.

— Это не так.

— Ты хочешь опять попытаться меня обмануть? Ты напрасно тратишь время. Я уже знаю, что это молодая христианка, которую ты любишь.

— Вы ее знаете! — вскричал барон растерянно.

— Видишь, тебя предали, — сказал Кулькелуби, смеясь. — Твоя игра кончена, но я еще не выиграл.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мне нужно знать имя этой женщины.

— Что вы хотите с ней сделать?

— Я? Ничего… может быть… Но есть тут кое-кто, кто хочет знать это имя.

— Женщина?

— Этого я не знаю.

— Одна мавританская принцесса хочет это знать.

— Здесь перед собой ты видишь только командующего флотом, — сказал Кулькелуби, нахмурившись и сделав нетерпеливый жест. — Итак, ты скажешь мне, кто эта христианка и у кого она сейчас?

— Вы можете убить меня, но этого никогда не узнаете.

— Э! Берегись! Убивают не всегда быстро.

— Я знаю об ужасах ваших пыток.

— Наверное, не всё. В последний раз спрашиваю: скажешь ты мне или нет?

— Нет, — ответил барон.

— Чтоб все христиане сдохли! Мое терпение иссякло! — вскричал Кулькелуби. — Если бы я не знал, что имею дело с доблестным воином, я бы не слушал тебя так долго.

Потом, обернувшись к двум неграм, стоявшим бесстрастно, как две бронзовые статуи, сказал:

— Действуйте!

Два негра подняли занавеску прямо напротив дивана, за которой находилась колонна квадратной формы из зеленого мрамора, гладко отполированная. На ней висели железные наручники, а наверху был медный таз, украшенный чеканкой, с маленькой трубкой, слегка изогнутой.

Барон посмотрел на это орудие пытки, но не смог понять, для чего оно, поскольку на колонне не было никаких приспособлений, ни железных крючьев, ни лезвий, которыми можно было раздирать плоть.

По знаку Кулькелуби два негра схватили барона, толкнули его к колонне и зажали наручниками его руки и ноги так, что он не мог пошевелиться. На лоб ему наложили ремень и прижали голову к колонне, а потом двумя движениями бритвы срезали с его головы клок прекрасных светлых волос, обнажив на темени лишенный волос островок размером с монету.

— Так ты будешь говорить? — спросил Кулькелуби, усевшись на диван с чашкой кофе, принесенной слугой-негром.

— Нет, — ответил барон еще более твердо, чем прежде.

— Ты знаешь, что капля камень долбит?

— Я не понимаю, о чем вы.

— Сейчас поймешь.

Он снова разжег кальян, откинулся на подушки, затянулся два-три раза и подал знак рукой.

Тотчас барон почувствовал, как капля ледяной воды упала ему на темя, с шумом разбившись о небольшую выбритую проплешину.

Он побледнел и на мгновение закрыл глаза. Эта капля принесла ему озарение. Теперь он понял слова ужасного командующего флотом и, может быть, впервые в жизни почувствовал, что им овладел страх.

Значит, этот мучитель христиан хотел разбить ему череп постоянно падающей каплей? Какую чудовищную пытку придумал дьявольский гений этого варвара?

Он посмотрел на Кулькелуби расширенными от ужаса глазами. Командующий флотом, казалось, потерял к нему всякий интерес.

Он спокойно курил, следя глазами за облачками дыма, потягивая испанское вино из стакана вопреки всем запретам пророка, а два негра неподвижно и молча стояли у дивана, опираясь на длинные сабли.

Капля падала за каплей, размеренно, медленно. Скорость падения, несомненно, регулировалась трубкой. Капли попадали в одну и ту же точку, поскольку барон из-за цепи и наручников не мог даже пошевелиться.

Сначала юноша испытывал не муки, а определенное облегчение. Ледяные капли воды стекали по длинным волосам, проникали под одежду, которая уже намокла. Но в галерее, открытой горячему африканскому солнцу, было так жарко, что мокрая холодная одежда была скорее приятна. Но через четверть часа он стал замерзать, его била дрожь, нервное возбуждение все возрастало, а в ушах он слышал странный шум.

Простая капля стала