комнате воцарилась тишина, а затем раздался смех. Осознав свою ошибку, лицо Диса, херувимское под усами и бородой, стало ярко-красным. Я улыбнулся и поднялся со стула.

"Знаете, так получилось, что моей первой машиной был "Фиат" 76-го года", — сказал я, собирая бумаги перед собой. "Купил его подержанным, на первом курсе колледжа. Красный, пятиступенчатая коробка передач. Насколько я помню, он разгонялся до сорока миль в час… когда не был в мастерской. Худшая машина в моей жизни". Я обошел стол, похлопал Диза по руке и обернулся, направляясь к выходу. "Люди из Chrysler благодарят вас", — сказал я, — "за то, что вы не привели этот конкретный аргумент до того, как я принял решение".

Часто говорят, что президент получает слишком много заслуг, когда дела в экономике идут хорошо, и слишком много вины, когда она падает. В обычные времена это действительно так. Всевозможные факторы — от решения ФРС (над которым президент по закону не имеет власти) повысить или понизить процентные ставки, до превратностей делового цикла, до плохой погоды, задерживающей строительные проекты, или внезапного скачка цен на сырьевые товары, вызванного каким-либо конфликтом на другом конце света — скорее всего, окажут большее влияние на повседневную экономику, чем все, что делает президент. Даже такие крупные инициативы Белого дома, как значительное снижение налогов или пересмотр нормативно-правовой базы, не оказывают заметного влияния на рост ВВП или уровень безработицы в течение нескольких месяцев или даже лет.

В результате большинство президентов работают, не зная экономических последствий своих действий. Избиратели тоже не могут оценить его. В этом есть своя несправедливость, я полагаю: в зависимости от случайностей времени, президент может быть наказан или вознагражден на избирательных участках за то, что находится вне его или ее контроля. В то же время, это дает администрации определенную свободу действий, позволяя лидерам определять политику, будучи уверенными в том, что не все зависит от того, насколько правильно они все сделают.

В 2009 году, однако, ситуация была иной. В первые сто дней моей администрации не было права на ошибку. Каждый наш шаг был важен. Каждый американец был внимателен. Удалось ли нам перезапустить финансовую систему? Положили ли мы конец рецессии? Вернули людей на работу? Оставили людей в их домах? Наш оценочный лист ежедневно вывешивался на всеобщее обозрение, и каждый новый фрагмент экономических данных, каждое сообщение новостей или анекдот становились поводом для суждений. Я и моя команда несли эти знания с собой, как только просыпались, и они оставались с нами, пока мы не ложились спать.

Иногда мне кажется, что только огромная занятость тех месяцев не позволила нам поддаться общему стрессу. После принятия решений по GM и Chrysler основные столпы нашей стратегии были в основном на месте, что означало, что мы могли переключить свое внимание на реализацию. Целевая группа по автопроизводству провела переговоры о смене руководства GM, выступила посредником при покупке доли Fiat в Chrysler и помогла составить правдоподобный план структурированного банкротства и реорганизации обеих автомобильных компаний. Группа по жилищному строительству тем временем создала основу для программ HAMP и HARP. Началось сокращение налогов и выделение грантов штатам в рамках Акта о восстановлении, а Джо Байден вместе со своим умелым начальником штаба Роном Клейном отвечал за надзор за миллиардами долларов в инфраструктурных проектах с целью минимизации растрат и мошенничества. А Тим и его все еще скелетный персонал в Казначействе вместе с ФРС продолжали тушить пожары в финансовой системе.

Темп был неумолимым. Когда я встретился со своей экономической командой на обычном утреннем брифинге, лица тех, кто расположился в подкове из кресел и диванов вокруг Овала, говорили об усталости. Позже я слышал из вторых рук рассказы о том, как люди иногда кричали друг на друга во время совещаний персонала, что было результатом законных политических споров, бюрократических сражений, анонимных утечек в прессу, отсутствия выходных или слишком частых поздних ночных обедов пиццей или чили из флотской столовой на первом этаже Западного крыла. Ни одно из этих напряжений не выливалось в настоящую ярость и не мешало работе. То ли из-за профессионализма, то ли из-за уважения к президентству, то ли из-за осознания того, что провал может означать для страны, то ли из-за солидарности, выработанной коллективной мишенью для эскалации атак со всех сторон, все более или менее держались вместе в ожидании хоть какого-то знака, хоть какого-то признака того, что наши планы по выходу из кризиса действительно сработают.

И наконец, в конце апреля это произошло. Однажды Тим зашел в Овальный кабинет, чтобы сообщить мне, что Федеральная резервная система, которая хранила молчание на протяжении всей проверки банков, наконец-то предоставила Казначейству предварительный взгляд на результаты стресс-тестов.

"И что?" сказала я, пытаясь прочитать выражение лица Тима. "Как это выглядит?"

"Ну, цифры еще могут быть пересмотрены…".

Я вскинул руки в издевательском отчаянии.

"Лучше, чем ожидалось, господин президент", — сказал Тим.

"В смысле?"

"Это значит, что мы, возможно, повернули за угол".

Из девятнадцати системно значимых учреждений, подвергшихся стресс-тесту, ФРС дала девяти банкам положительный ответ, определив, что им не потребуется привлекать дополнительный капитал. Пяти другим банкам потребовался дополнительный капитал, чтобы соответствовать контрольным показателям ФРС, но, тем не менее, они оказались достаточно устойчивыми, чтобы привлечь его из частных источников. Таким образом, осталось пять учреждений (включая Bank of America, Citigroup и GMAC, финансовое подразделение General Motors), которым, вероятно, потребуется дополнительная государственная поддержка. По мнению ФРС, общий дефицит не превышал 75 миллиардов долларов — сумма, которую оставшиеся средства TARP могли бы с комфортом покрыть в случае необходимости.

"Нисколько не сомневаюсь", — сказала я, когда Тим закончил инструктаж.

Это была первая улыбка, которую я увидел на его лице за последние несколько недель.

Если Тим и чувствовал себя оправданным результатами стресс-теста, он не показал этого. (Несколько лет спустя он признался, что услышать, как Ларри Саммерс произносит слова "Вы были правы", было очень приятно). Как бы то ни было, мы держали раннюю информацию в своем узком кругу; последнее, что нам было нужно, — это преждевременное празднование. Но когда через две недели ФРС опубликовала окончательный отчет, ее выводы не изменились, и, несмотря на продолжающийся скептицизм со стороны политических комментаторов, аудитория, для которой это имело значение — финансовые рынки — сочла результаты проверки строгими и достоверными, что вызвало новый прилив доверия. Инвесторы начали вливать деньги обратно в финансовые учреждения почти так же быстро, как они их извлекали. Корпорации обнаружили, что они снова могут брать кредиты для финансирования своей повседневной