Белым мужчинам аборигенки казались абсолютно чужими, сделанными «из иного теста», и их фактически не считали за людей. Женственность в их среде считалась сакральной, она не вызывала стыда. Уверенность и сексуальность местных красавиц делала их объектами похотливого желания многих европейцев. Коренных австралиек объявили склонными к беспорядочным связям, их считали легкодоступными и не называли по именам, а давали презрительные клички, такие как «черный бархат», «джин», «лубра». В Аутбэке все принимали как данность, что женщины живут в «мужском мире», а потому вынуждены подчиняться прихотям хозяев жизни. «Гонявшие стада на дальние пастбища пастухи могли воспользоваться любой девочкой и женщиной из местных племен, там и тогда, где им только заблагорассудится. Мужчины фактически охотились на “черный бархат”», – пишет историк Генри Рейнольдс. [47]

Иногда кочующие вслед за своими стадами конные поселенцы «захватывали по несколько аборигенок и увозили с собой на дальнюю стоянку, чтобы удовлетворять там свои потребности. Женщины и девушки содержались там, как рабыни» – такой комментарий мы находим у одного офицера полиции из Камувила, штат Квинсленд. [48]

В 1900 году в поселке Ардок восточнее Камувила девять аборигенок были помещены в специальный кроличий загон в качестве наложниц ради утех белых людей. Бежать они не могли – тех, кому это удавалось, ловили и водворяли обратно, да еще и зверски избивали. [49]

Белые женщины также участвовали в издевательствах над аборигенками. Они не только закрывали глаза на сексуальную эксплуатацию, в которой участвовали их мужья и сыновья, но и сами могли проявить жестокость, считая себя вправе распоряжаться на захваченной земле. Историк и активистка Джеки Хаггинс отмечает: «Зачастую белые женщины вели себя в отношении местных хуже, чем мужчины, и не давали им спуска в быту». [50]

Жестокое обращение наблюдалось не только в Аутбэке. По всей стране изнасилования и похищения коренных австралиек стали чем-то вроде спорта. Ханна Макглейд рассказывает, что устраивались специальные выезды, нечто вроде «охоты на черных»: собравшиеся мужчины соревновались между собой, кто больше женщин поймает, покалечит или даже убьет. [51] Ужасающие примеры таких повседневных развлечений описывает миссионер Ланселот Трелкед, записавший в 1825 году: «Ночью слышал визги девочек-аборигенок восьми-девяти лет, которых насиловали гнусные жители Ньюкасла». [52] Власти не проявляли никакого интереса к этим фактам, поэтому мужчины из местных племен сами решили наказывать обидчиков, следуя собственным законам. По традиции, похищение и изнасилование каралось смертью. Таким образом насилие выходило на новый виток.

* * *

Изображать аборигенок просто пассивными жертвами – слишком поверхностный подход. Вся эта история куда сложнее. Женщины коренных племен, как тогда, так и сейчас, пытались приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Их, равно как и мужчин, согнали с угодий, где они многие века занимались охотой и собирательством, и проституция стала тем адаптивным средством, которое позволяло обрести экономическую состоятельность. В обмен на секс аборигенки получали товары, необходимые для выживания семьи, – муку, сахар, чай, жевательный табак или небольшие деньги. Иногда только так можно было спасти от вымирания то, что оставалось от их рода. Исследовательница аборигенов Ларисса Берендт пишет: «Многие женщины торговали собой, чтобы заработать». [53] Конечно, было много тех, кто искренне вступал в отношения с завоевателями. Причины тому были разные, «одни таким образом пытались избежать нежелательного внутриплеменного брака, другие спасались от наказания за какие-то проступки, которые полагались им по закону племени, а кто-то просто хотел получить доступ к богатствам, которыми владели европейцы». [54] Историк Энн Макграф, изучавшая межрасовые браки в Северной Территории в 1980-х, с удивлением выслушивала признания некоторых пожилых аборигенок, тепло вспоминавших о длительных отношениях с белыми мужчинами. [55] Однако Берендт деликатно указывает, что в те времена у местных женщин вряд ли было право свободного выбора. Любые связи разворачивались на фоне постоянной конфронтации между аборигенами и завоевателями и постоянного сексуального насилия.

В конце XIX века благотворители и церковные власти были настолько озабочены уровнем проституции среди аборигенок и массовым насилием, проявляемым в отношении девочек и женщин, что были введены новые законодательные нормы. Они были призваны защитить представительниц коренных народов, выживших во время Пограничных войн, а также контролировать их поведение. В каждом штате и на каждой территории (кроме Тасмании, где, как утверждали власти, местных племен не осталось вовсе) было объявлено, что чистокровные аборигены теперь находятся под правительственной «охраной». Им предписывалось жить при христианских миссиях и в резервациях так, чтобы у них не было возможности соприкасаться с «белым» обществом. Такие ограничения считались актом милосердия. Колонизаторы, как им казалось, «поправили подушку умирающему», «спасали вымирающую расу», которая в противном случае через несколько десятилетий прекратила бы существование. [56][176] Если учесть, что до этого более ста лет шли кровопролитные войны между аборигенами и завоевателями, то эти охранительные законы, по словам правозащитника Мика Гуда, стали еще одной «попыткой разделять и властвовать». По сути, началась кампания по уничтожению культуры коренных народов Австралии и островитян Торресова пролива. [57] В некоторых штатах детям, родившимся от смешанных браков, позволялось не соблюдать строгие запреты на контакты с белыми. Им разрешали жить вне резерваций, рядом с европейскими поселенцами. Но при этом они должны были отказаться от всех семейных связей и вообще никогда не видеться с родственниками-аборигенами (нарушение этого правила влекло за собой тюремное заключение). Остальные аборигены, загнанные в резервации, испытали на себе «все радости» насильственной ассимиляции: им запрещалось говорить на родном языке, соблюдение ритуалов и обычаев было вне закона, и даже такие простые действия, как сбор плодов в буше для традиционной трапезы, теперь должны были совершаться тайно.

Любой поступок оценивался с точки зрения «белых стандартов». Вплоть до того, что колонизаторы решали, насколько сильно положено скорбеть на похоронах! «Если кто-то будет громко рыдать, – говорил управляющий миссии в Брюваринне неподалеку от Бурка в 1954 году, – я вышвырну их с кладбища… Аборигенам надо показать пример, что значит вести себя, как цивилизованные люди». [58]

Коренных австралийцев вынудили жить очень скученно, и постепенно они перестали считаться друг с другом, как делали это ранее, живя большим кланом на своей территории и помня о взаимных обязательствах. Бестолковые и подчас жестокие белые управляющие сеяли хаос, древняя традиция разрушалась. Постепенно насаждался принудительный контроль, а вместе с ним среди соплеменников зарождались новые пороки: взаимное недоверие, обман, зависть, сплетни и буллинг, унижение, обособление от других, вражда. Адъюнкт-профессор Ричард Франкленд называет все это «побочными продуктами насилия» и связывает с колонизацией и завоеванием. «Людям объяснили, что они никчемные, никому не нужные, и долго навязывали им такое представление о себе. Со временем многие осознали, что не хотят быть в самом низу иерархической пирамиды. Борясь за выживание, они обращаются против своих соплеменников». [59]