Увы, я не расслышал, что ответил ей Ригель, и вы тоже этого не услышите, дорогие, потому что в этот момент появился Игнац, который пришел в гостиницу просить у Ригеля подаяния. Этот Игнац хоть и безносый, а чует каждого, кто приезжает в город, и тут же идет просить у него свои «пенендзы».

Господин Зоммер поднялся из-за стола, опираясь на палку, и пошел в кухню, справиться у Крульки, что слышно у Рахели. Он уже час назад решил, что надо бы спросить Крульку, что слышно у Рахели. Его жена несколько часов назад ушла туда, и до сих пор ее нет.

А вот он уже и вернулся, господин Зоммер. Вернулся и снова сел с трубкой во рту. Он сидит с ней все время, каждый день и каждый час, от утренней молитвы идо последней, уже в кровати, перед сном.

Поинтересуемся и мы, как чувствует себя Рахель. Может быть, Крулька знает больше, чем рассказала своему хозяину? Крулька вздыхает и говорит: «Что вам сказать, она очень тяжело переносит беременность». И поскольку Крулька уже закончила все свои дела в кухне и ей больше нечем заняться, она начинает рассказывать то, что нам с вами уже известно: дескать, весь город предполагал, что господин Иерухам Хофши женится на госпоже Ариэле Бах, этой высокообразованной учительнице, дочери нашего соседа господина Баха, у которого Господь счел нужным отнять одну ногу, но госпожа Рахель положила глаз на жениха своей бывшей подруги, и поскольку она забрала его у нее, то Господь наказал ее тяжелой беременностью.

Тут Крулька посмотрела на меня и спросила: «А что думает наш просвещенный господин обо всем этом? Что говорят о таких делах священные книги?»

Я сказал: «Хорошо, что ты спросила меня о том, что пишут священные книги, Крулька. Потому что, если бы ты спросила, что думаю об этом я; я не знал бы, что тебе ответить. Пойми, наше понимание имеет границы, и без помощи священных книг мы мало что понимаем. Что же касается твоего вопроса, то скажу тебе, что если бы Йерухаму Хофши было суждено стать мужем Ариэлы Бах, то Рахель не смогла бы забрать его у нее. Поэтому не иначе как это на Небесах было решено, что Рахель Зоммер станет супругой Йерухама Хофши».

Крулька возвела глаза к небу и произнесла: «Благословен дающий человеку понимание. — И, посмотрев на меня, добавила: — Господин словно дал мне новую душу».

Пока мы с ней говорили, в кухню вошла госпожа Зоммер. Вид у нее был усталый, но довольный. Она весь день провела у дочери. И чего только она там не сделала! Семь женщин не сделают того, что одна мать сделает для своей дочери. И слава Богу, все ее хлопоты были во благо. Бедняжка Рахель, она так тяжело переносит свою беременность!

Да, Рахель тяжело переносит свою беременность, и в этом нет ничего удивительного — сколько она в жизни натерпелась! В раннем детстве — тяжелая болезнь, а не успела как следует оправиться от болезни, как началась война и ее, еще больную, подняли с кровати, закутали в платок, и она качалась на спине у матери, по разбитым дорогам, на солнце, в пыли. Потом выпала из платка, упала в колючки и лежала там без еды и питья, а злые осы грозно кружили над ней. А вот сейчас она не в колючках, а на широкой кровати, на подушках и под одеялом, и не осы кружат над ней, а мать, которая кормит ее всякими деликатесами и поит молоком. И если вам когда-нибудь попадалась на рынке жирная курица, то да будет вам известно, что именно такая курица была куплена для Рахели, чтобы сварить для нее бульон. А если вы приметили в нашей гостинице обезжиренное молоко, то да будет вам известно, что весь жир с него сняли для Рахели. И все деньги, которые я плачу за гостиницу и питание, тоже идут на Рахель, потому что того, что зарабатывает Йерухам, хватает только на еду для одного тяжело работающего человека.

Бедняга Йерухам — делает все, что в его силах, лишь бы угодить своей теще, но она им все равно недовольна. Как-то раз, когда у Рахели был особенно сильный приступ болей, госпожа Зоммер посмотрела на зятя такими гневными глазами, которые яснее ясного говорили: «Негодяй, что ты сделал с моей доченькой?!» Куда исчезла Йерухамова былая лихость, не осталось от нее ничего, кроме кудрей, да и те лишились своей прежней буйности. Два-три раза он приходил ко мне в Дом учения, хотел рассказать мне о своих бедах, но всякий раз оказывалось, что пришел понапрасну. Раньше, когда я приглашал его туда, он не приходил, а сейчас, когда он приходил, то меня там, как правило, не заставал. Рабби Хаим, который ему открывал, сказал мне потом: «У этого парня глаза потухли от постоянного волнения».

Мне его жаль. Что ни день, ему приходится часами лежать на пыльной мостовой и заниматься ее починкой — и зимой, и летом, и до полудня, и после полудня. Правда, и в Стране Израиля он тоже не строил башни и крепости, и его работа там была даже тяжелее, чем здесь, в галуте. Там он работал по пояс в болотах, подвергая свою жизнь серьезной опасности. Но ведь в Стране Израиля труд человека всегда предназначен для некой высшей пользы — если не для себя самого, то для идущих за тобой. С другой стороны, если бы он не вернулся в галут, то не встретил бы Рахель. Хотя я бы сказал, что для самой Рахели это было бы, пожалуй, лучше. Такие красивые девушки, как она, особенно хороши, когда рядом с ними нет докучного мужа.

В этом месте мой двойник, который постоянно живет во мне, сказал мне шепотом: «Ты так говоришь, потому что если б не Йерухам, то есть если бы Рахель была свободна, то и мы с тобой могли бы свободно любоваться ею?»

Я отозвался: «Ты совершенно прав. Рахель была очень красива в девичестве».

Он тут же принялся рисовать мне ее в самых влекущих красках и позах.

Я сказал: «Да, великий художник наш Творец».

Он ехидно клацнул зубами.

«Ты что, смеешься надо мной?» — спросил я.

«А как же не смеяться? Ты приписываешь мои действия Святому и Благословенному, а ведь на самом деле это не Он, а я нарисовал перед тобой облик прекрасной Рахели».

Я сказал: «Ты нарисовал передо мной облик жены Йерухама Хофши, а Господь наш нарисовал перед моими глазами облик Рахели, младшей дочери хозяина моей гостиницы».

Мой двойник засмеялся снова: «Так ведь Рахель, дочь хозяина гостиницы, — она и есть нынче Рахель, жена Йерухама Хофши».

Я увидел, к чему он гнет, и тут же напомнил ему условия нашего общения, которые когда-то с ним обговорил. Он испугался, что я откажусь от своих слов, и немедленно оставил меня в покое.

А чтобы этот мой двойник не проснулся во мне снова, я потащил его с собой в Дом учения и при этом, опасаясь, что он явится мне по дороге, затевал разговоры с каждым встреченным на рынке человеком. Когда мне повстречался Игнац, я заговорил и с ним.

Этот Игнац, когда привыкаешь к его гнусавости, порой изрекает довольно разумные мысли. Однажды у нас зашел разговор о Ханохе и его смерти, и он сказал: «Я не понимаю, почему в городе поднялась такая шумиха, когда Ханоха нашли мертвым в снегу. В дни войны такие дела случались чуть не каждый день, и никто не обращал на них никакого внимания. Иногда находили солдата под лошадью — он мертвый, а лошадь живая, или лошадь мертвая, а он живой. И не успевали мы их растащить, как нас настигали пули разъяренного врага, и его снаряды крошили наших людей на мелкие кусочки — рука там, нога здесь, а голова разлетелась, и ее ошметки попали в голову товарища, и вот уже оба они упали и тонут в крови и в грязи».