Земля удалялась. Он падал спиной вперед сквозь холодный воздух, сгорая и оставляя за собой огненный след. Вокруг, ближе и дальше, летели еще метеоры – другие члены Пантеона и низшие души, выброшенные с Земли. Он видел улицу, обсаженную красными деревьями, вьющуюся от Столпа к развалинам Города. Вокруг были раскиданы новые селения, построенные разноязыкими душами после того, как Додж обрушил Башню. Сейчас они наверняка подняли лица к свету – фигуре Эла на горе. Возможно, некоторые смотрели и выше – и тогда видели огненные линии, прочерченные на небе Доджем и другими. Теперь перед Доджем лежала вся Земля: белые полосы прибоя, где волны бились о берег, заснеженные горы, окутанные вечными грозовыми тучами над Узлом.

Вокруг него небо сменялось хаосом. Додж черпал из него силы; здесь, в глубинах хаоса, он был так одинок, что обрел прежнюю мощь. Он не хотел терять Землю из виду, поэтому взмахом крыла превратил хаос под собой в черный адамантовый свод. На этот свод он и рухнул с такой силой, что в новосозданной тверди возник огненный кратер.

Додж очнулся.

Долго лежал он в озере огня, глядя на Землю – далекую луну в его небе – и считая удары, с которыми падали остальные: Ромашка, Делатор, Искусница, Плутон, Теплые Крылья, Пануэфониум, Всеговор, Самозвана, Седобород, Страж и Долговзора. Все они, а также множество душ поменьше рухнули на черный небосвод ближе или дальше от него, и Додж знал: сегодня души на Земле, глядя в небо, увидят новое созвездие алых звезд.

Пламя не причиняло ему боли. Вчера оно бы жгло и он отпрянул. Оно развоплотило бы те его части, которых коснулось, вернуло их в хаос и понудило его заново себя собирать, воссоздавая границу между Доджем и не-Доджем. Сегодня он понимал, что всё – созданный им мир, сотворенная для себя форма, огненный котел, выбитый ударом о черную твердь, – фантазмы.

По правде сказать, он давно что-то такое подозревал. Это было очевидно по тому, как он вызывал всевозможные видимости из собственного сознания. Однако видимости дарили ему радость, удовольствие, общество других, поэтому он не вглядывался слишком пристально и не задумывался слишком глубоко о природе вещей. От Эла он получил урок, который не смел забыть. Относиться к видимости как к реальности – значит ослабить себя перед теми, кто, как Эл, владеет силами, лежащими в основе видимости. Итак, он не обращал внимания на боль от огня, отказывался гореть – и не горел. Не пытался он и потушить пламя, а тем более превратить в зеленые поля, голубые озера и другие приятные виды. Теперь он понимал, что поддаться на самосозданные удовольствия – значит отдать себя во власть Эла.

Возможно, минули годы, покуда он лежал в чаше своего кратера, раздумывая об увиденном в тот миг, когда его разум соединился с разумом Эла и яростный свет озарил темные уголки, где долго таились воспоминания о прежней жизни. Однако он знал, что другие члены Пантеона и сотни низших душ рассеяны по черному своду небесной тверди, которую он вызвал из небытия, дабы остановить их падение. Они не видели того, что видел Додж, а значит, не обладают знанием, дающим силы победить боль и стать невосприимчивыми к холоду, пламени и хаосу. Ради них Додж встал и вышел из горящего озера. Поломанное крыло волочилось за ним, но он на ходу вернул тому прежнюю форму и выбрался на черный обод кратера уже в былом обличье. Без воздуха он не мог воспарить на крыльях и потому сотворил воздух. Сразу появились и звуки: грохот валунов и камней, катящихся по склонам кратеров, крики душ, мучимых отчаянием и болью. Додж распростер крыла и взмыл в воздух, которым покрыл Небосвод, осмотрел его, определил его границы, сосчитал кратеры на месте падения различных душ. Он подумал, что Небосвод немногим меньше Земли – она висела в небе наверху, зеленая, голубая, белая, такого размера, что Додж мог закрыть ее ладонью вытянутой руки. Надо полагать, земные души видели в ночном небе такого же размера созвездие, и, как догадывался он, уже давно. Не желая, чтобы их видели такими, он укрыл Небосвод завесой дыма и хаоса, непроницаемой для идущего оттуда света. Затем оглядел все, что под этой завесой, – свои новые владения. До того как Додж и прочие души изрыли ее кратерами, Небосвод был гладким и ровным, как глиняный черепок. Теперь тут были высокие места и низкие, хоть и не такие разнообразные, как на Земле.

Первым его порывом было улучшить небесную твердь, как прежде Землю: воздвигнуть холм, а на нем – прекрасный Дворец, дабы жить и предаваться удовольствиям. Однако Додж помнил усвоенный урок и решил принять Небосвод таким, каков есть. Вместе с воздухом появился и ветер от пламени в кратерах, кое-где возникали смерчи, побольше и поменьше. Несколько смерчей соединились в один исполинский, подсвеченный снизу огнями кратеров. Додж подумал, что здесь можно собрать души, заброшенные в небо Элом, и полетел из конца в конец Небосвода, призывая всех. Форма у них была в той или иной степени повреждена, никто, подобно Доджу, не обрел знания о видимостях и фантазмах. Так что все были искалечены до неузнаваемости и к смерчу ковыляли долго. Однако Додж терпеливо ждал, пока все дойдут и соберутся вокруг него.

– Здрав будь, Ждод, прошедший невредимым сквозь пламя! – вскричал один из них, в котором он не без труда признал Стража.

– Здесь я Додж, – объявил он. – И ты тоже получишь новое имя, вместе с новой формой и местом обитания. Нарекаю тебя Войной, ибо, сдается мне, она станет твоим занятием.

Смущенный шепот пробежал меж различными душами – и теми, что уже стояли в кольце, и теми, кто еще подходил.

– Ждод был всего лишь моей выдумкой, – во всеуслышание объявил Додж. – То была фантазия, созданная ради забавы. Видимость, построенная на явлениях совершенно другой природы.

Никто из них не заглянул в свои воспоминания так глубоко, как Додж в пронизывающем свете Элова лица, а значит, бесполезно было бы говорить, что Ждод – персонаж в компьютерной игре.

– Там, откуда мы пришли, такие забавы в обыкновение и временами почти что обретают все атрибуты реальности. Те, кто им предается, носят имя «геймеры» и видят фантазмы, как если бы это было на самом деле. Они создают вымышленных себя, с лицами, формами и способностями, и отправляют на поиски приключений. Однако когда такой фантазм гибнет от вражеского меча, геймер не терпит никакого урона, разве что для своей гордости. Все, что верно для геймеров и их вымышленных личностей, верно и для вас. Неправда, будто я прошел сквозь огонь невредимым. Все вы были на Пиру. Все видели, как мне переломило камнем крыло и как Эл сжал меня, беспомощного, в кулаке. Теперь у меня вновь два крыла, и я летаю свободно, поскольку отринул ложную форму Ждода, а с ней – и удовольствия, и боль, которым она по природе своей подвержена.

– Можем ли мы обрести силу сделать то же самое, о Додж? – спросила оплавленная и покалеченная душа, в которой он по интонациям признал Теплые Крылья.

– Ничто этому не препятствует, кроме твоей собственной привязанности к фантазмам и видимостями, из которых создано вот оно, – и Додж указал наверх, призывая их поднять лица к Земле.

– Для меня это горькое известие, – ответила Теплые Крылья.

– Для тебя особенно, Любовь, – согласился Додж, – ибо ты более других упивалась телесными удовольствиями. Я не говорю, что мы должны отринуть их навсегда. Только что мы должны принять удовольствие вместе с болью и никогда не относиться к ним с прежней детской наивностью.