Драчливость, тиранство и демонизм сочетались в нем с жалостью к себе и ипохондрией, провоцируя кризисы во власти, которые он ловко использовал к своей выгоде. Никто не верил в серьезность его угроз уйти в отставку. Князь Гогенлоэ-Шиллингфюрст описал в мемуарах такой разговор с депутатом-либералом Эдуардом Ласкером, состоявшийся в ноябре 1874 года:

...

И оппоненты, и друзья, и подчиненные – все отмечали «демонизм» Бисмарка, его необъяснимую, сверхъестественную, бесовскую власть над людьми и событиями. Во времена своего всемогущества он действительно думал, что способен делать немыслимые вещи. Роггенбах писал Штошу 30 августа 1874 года:

...

Враги, к числу которых, без сомнения, относился и Роггенбах, концентрировали свое внимание на жестокости и сатанизме Бисмарка, игнорируя стрессы, которым он подвергал себя, сам же себе их создавая. Он руководил двумя правительствами, германским и прусским, вел борьбу с двумя парламентами, очень разными по своему характеру, и должен был реализовывать две разноплановые политические программы. Некоторые проблемы, казавшиеся поначалу безобидными, превращались в серьезные кризисы. Для всех была очевидна необходимость реформирования системы управления прусским королевством. Этот вопрос стоял в повестке дня всех правительств, начиная с 1859 года, что позволило Патрику Вагнеру, исследовавшему процесс укрепления государственности в юнкерской Пруссии, съязвить по поводу «двенадцатилетней говорильни о реформах»80. После завоеваний и аннексий, создания рейха в 1870 году образовалась малопонятная мешанина из разнообразных местных органов власти. Ее надо было расчистить, и Бисмарку ничего не оставалось, как опереться на прусский кабинет, в котором все еще функционировали старожилы «министерства конфликта», ультраконсерваторы Эйленбург, Зельхов, Иценплиц и Роон. Правда, они уже давно потеряли всякие ориентиры, поскольку Бисмарк не бывал у них. Еще в сентябре 1869 года Иценплиц писал ему:

...

Иценплиц, возможно, и был реакционером, но он оставался графом, джентльменом и человеком, равным Бисмарку по социальному статусу.

23 марта 1872 года ландтагу был представлен статут о новой системе местного управления в Пруссии. В нем предусматривалась отмена полицейских и административных прерогатив Rittergutsbesitzer , владельцев дворянских поместий, то есть людей, подобных Бисмарку: иными словами, он затрагивал интересы каждого представителя его сословия. Статут, включавший также и положение о выборах на трехклассной основе, был принят в палате депутатов большинством голосов – 256 к 61. Владельцы поместий и ландраты из восточных провинций, включая Бернхарда, брата Бисмарка, проголосовали против новых правил82. Почти наверняка закон должна была отклонить палата господ.

Эйленбург, министр внутренних дел, ответственный за проект, написал Бисмарку, запросив инструкции. Бисмарк уже несколько месяцев находился в Варцине. Он намеревался пребывать там как можно дольше, пока «бедлам не станет настолько большим, чтобы я смог во всем разобраться»83. Кроме того, в реформе системы местного управления, которая неизбежно должна была вызвать конституционный кризис из-за оппозиции палаты господ, канцлер видел средство избавления от министра внутренних дел Эйленбурга. Мориц фон Бланкенбург писал Гансу фон Клейсту 15 августа 1872 года: «Бисмарк и Роон хотят воспользоваться законопроектом о местных органах власти для того, чтобы скинуть Эйленбурга. Вы это знаете. Они отмежуются при голосовании в нижней палате»84. 22 октября 1872 года в палате господ, отстаивая принцип наследных прав, на правительство обрушились два ведущих консерватора – барон Вильгельм фон Цедлиц унд Нейкрих (1811–1880), которого католик-депутат ландтага Людвиг Хаммерс (1822–1902) назвал «махровым консервативным землевладельцем»85, и граф Фридрих Стефан фон Брюль. Граф Брюль заявил: «Если в королевстве не будет более наследного властвования, кроме верховенства короны, то сохрани нас Бог от того, чтобы кто-нибудь не прибрал к рукам и ее – последний символ наследной верховной власти»86. Еще шестьдесят лет назад Людвиг фон Йорк предупреждал принца Вильгельма: «Если ваше королевское высочество лишит меня и моих детей наших прав, то на чем будут зиждиться ваши права?»87 25 октября 1872 года Эйленбург от безысходности послал Бисмарку длинное и чистосердечное письмо, переполненное душевной болью, какое только мог составить добропорядочный человек, граф и джентльмен своему шефу. Я привожу его более обстоятельно, поскольку в нем отражена и та психологическая стесненность, которую постоянно ощущали министры под гнетом канцлера:

...