твое извинение вовсе не извинение, поскольку оно сопровождается ценником.

– Что верно, то верно.

– Да я в общем-то и не ожидала, что еврей отдаст что-то бесплатно.

Сквозь белый жар ярости я увидела, как Николь оттолкнулась от раковины и в сердцах воскликнула:

– Я нахожу твои слова оскорбительными!

– Вот даже как? Так и ты теперь тоже еврейка?

– Мне не нужно быть таковой, чтобы распознать оскорбительную лексику. – Николь стремительно приблизилась к Бетти и свирепо посмотрела на нее. – Ты была «ОСой» и все же забыла, почему мы вели войну.

– Причин для взаимных оскорблений нет. – То было вовсе не правдой, но мне пришлось притвориться, что так оно и есть, поскольку наше вмешательство не только не помогло, но и даже усугубило ситуацию. Я отошла от раковины. – Бетти, мне жаль. Могу ли я… Просто хотела поговорить с тобой. Не возражаешь?

Она на мгновение поджала губы, затем коротко кивнула:

– Продолжай.

– Не могла ли ты… Не могла ли ты в своих статьях в «Лайф» не упоминать то, что я употребляла «Милтаун?» – Напряжение скрутило мои ребра в узел. – Пожалуйста.

Она медленно покачала головой:

– Послушай, мне тоже жаль. Но правдивое освещение текущих событий – залог моей дальнейшей карьеры.

– Но под угрозой карьеры всех нас. – Я жестом указала на нас пятерых, столпившихся в ванной. – Женщины в космической программе и без того находятся на зыбкой почве. Как по-твоему, что произойдет, если окажется, что одна из них принимала транквилизаторы?

– Если ты и не полетишь в космос, так всего лишь вернешься в горячо тобой любимый вычислительный отдел. Твой муж участвует в Программе не на последних ролях, так что если я даже опубликую статью завтра, то, разумеется, тебе придется затем изрядно попахать, но подняться снова тебе позволят, и то станет всего лишь вопросом времени, меня же на полном серьезе в Программу не допускали и никогда не допустят, и оттого все, что у меня есть, так только работа в журнале «Лайф». Там и только там моя карьера. – Бетти уперла руки в бока и уставилась в пол. – Все же мне тебя жаль. В самом деле жаль.

Хасира склонила голову набок.

– А ты сама-то хочешь полететь в космос?

– Конечно же! – Голос Бетти дрогнул, и она сжала руки в кулаки. – Господи. Почему все думают, что мне все равно? Паркер без устали твердит, что никакой я не пилот, но я им являюсь, и… Да, к чему языками попусту молоть.

– Я научу тебя математике. – Предложение прозвучало до того, как мой мозг догнал мою речевую систему.

– Что?

– Раньше я преподавала в университете. Не только арифметику, но и предметы более высокого уровня. – Мое предложение, разумеется, было донельзя похоже на предложение Паркера аттестовать меня на «Т-38», если я не проболтаюсь о слабости в его левой ноге. Я вздохнула, выпуская свое эго наружу, а затем продолжила: – Сейчас Программе позарез нужны вычислительницы. Я научу тебя быть ею.

– А если я скажу «нет»?

Позади меня вздохнула Николь.

– Тогда мы возвращаемся в старшие классы средней школы. Мне многое известно о Паркере. И о его жене тоже.

Лицо Бетти побледнело. Я предположила, что она, возможно, спит с Паркером, но что бы ни происходило между Паркером, его женой и Бетти, для мня это значения не имело. Ведь Паркером я все же не была и уподобляться ему не намеревалась.

– Нет. – Я повернулась лицом к Николь. – Играть в подобные игры мы не станем. Если Бетти откажется нам помогать, то быть посему. Будем уважать ее выбор, и я, быть может, придумаю что-нибудь еще.

Челюсти Николь сжались, и она глянула на меня так, будто собиралась со мной поспорить. В зеркале над раковиной я видела отражение Бетти. Брови ее были сдвинуты, желваки ходили ходуном. Она бы убежала, но дверь позади нее охраняли Хасира и Сабиха, и смотрели они только на меня.

И в зеркале я увидела еще и себя. Вернее, то существо, в какое превращусь, если пренебрегу все же общечеловеческими ценностями ради собственного полета в космос. В зеркале я увидела Паркера.

– Мне жаль, Бетти, – сказала я. – Мне чертовски жаль, что я плохо с тобой обошлась. И мне жаль, что я пыталась запугать тебя, преследуя свои цели. – Повернувшись, я потерла лоб. – И как бы ты далее ни поступила, мое предложение обучать тебя математике по-прежнему в силе.

Она моргнула, глядя на меня, а затем, удивив всех – думаю, включая саму себя, – Бетти разрыдалась. На мгновение мы все застыли в удивлении. Не знаю уж, кто двинулся первым. Может быть, Николь. Может быть, Хасира. А может быть, и я сама. Но через мгновение все мы окружили бедняжку Бетти и сжали ее в своих объятиях.

И именно тогда я и поняла, что есть мы. Мы – леди-астронавтки. Все мы. И черт возьми, мы все рвались в космос.

* * *

Я не стала первой женщиной, побывавшей в космосе. И не стану первой женщиной, побывавшей на Луне. Моя роль заключалась в управлении командным модулем, вращающимся вокруг Луны, а уж на ее поверхность ступят мои коллеги-мужчины.

В ночь перед тем, как мы все отправились в изолятор – не годилось болеть в те восемь дней, что мы проведем в космосе, – мы с Натаниэлем устроили вечеринку. Наша квартира была для того слишком крошечной, и Николь отдала нам для этой цели ее дом.

Чуть более чем через неделю меня пристегнут к креслу позади четырехмегатонной бомбы и зашвырнут в безвоздушное пространство, и представлять то было удивительно. А еще удивительно было, разговаривая с кем-то, представлять, что, возможно, с этим кем-то разговариваю я в последний раз.

Но мне был дарован второй шанс повидаться с тетей Эстер после ее взаправду чудесного обретения вновь. Вечеринка, возможно, и была в мою честь, но для меня присутствие тети было истинным смыслом всего мероприятия.

Она сидела в гостиной Николь рядом со мной на диване, в руке у нее был бокал с коктейлем из рома и колы, и она рассказывала:

– И хуже всего было то, что я посеяла мамин профсоюзный билет под американскими горками! Вот я и оказалась перед дилеммой…

Слушая тетю Эстер, Миртл примостилась на подлокотнике дивана, и с той же целью Юджин Линдхольм опустился на одно колено рядом. Казалось, он находит мою тетю бесконечно очаровательной.

– И что же вы сделали, мэм?

Признаюсь, я была несколько обеспокоена, когда знакомила свою тетю с Линдхольмами.

Что моя тетя – пожилая южанка – подумает о наших черных друзьях?

Оказалось,