– Лучше так, чем снова смотреть, как вы деретесь, – парировала я. – Или терпеть его приставания.

Коул посерьезнел:

– Если он причинит тебе вред…

– Не причинит. Хотя мне не хочется признавать это, но Джулиан… любит меня. Это худшая любовь на свете, но и она требует взаимности. Пока он не добьется ее, Джулиан не сделает со мной то, о чем так мечтает. Я осознала это только недавно… Потому и не боюсь его больше. Ферн же всегда знала это. Так она и управляла им.

– Думаешь, Ферн правда придет?

Мы повернули головы к окну. Там небо становилось персиковым, как будто залитое джемом, и лес начинал медленно светиться. Борясь с ползущей прожорливой тьмой, зажигались болотные огоньки – сегодня их будет непомерно много. Не только дети хотят урвать пару сладких гостинцев… Только этим нужны блудные путники, а не конфеты.

– Джулиан предал ее, – озвучила я то, что грело мне душу так же, как и портило все настроение. – Но наша сестрица ему не по зубам. Ферн все равно явится за тем, что ее по праву, и тем более за ним самим. Можешь не сомневаться… Все, что сделал Джулиан, – это лишь выиграл нам немного времени. Скоро она будет здесь.

Коул тяжко вздохнул, и его рука опустилась мне на талию, сгребая в охапку и подминая под себя. Я оказалась в изумительном плену бархатных одеял и крепкого тела, которое давно изучила вдоль и поперек, а оттого любила еще больше. Выводя пальцами круги на его голом плече, там, где проступала гроздь мелких зазубренных шрамов, оставленных Джулианом, я поцеловала Коула. Поцелуй этот вышел сладким, как гречишный мед, и усыпляющим, как чай, сваренный с маттиолой.

Наши метки зажглись под мой шепот:

– Somnis insomnia diu.

«Правильно. Пусть поспит, пока еще есть время».

Губы Коула вяло зашевелились, но чары опустились ему на веки раньше, чем я бы расслышала свое имя. Знал бы он, что клятва атташе сделает его подвластным для моего колдовства, наверняка бы передумал ее приносить. Но так мне было гораздо спокойнее: чем дальше Коул от Джулиана, тем меньше шансов, что они все-таки найдут способ убить друг друга.

Причесав пальцами кофейные кудри, я бесшумно выскользнула из постели, предварительно подоткнув Коулу одеяло. Он засопел и не проснулся, даже когда я нечаянно споткнулась и утянула за собой несколько стульев.

– Что за ритуал ты готовишь? – спросила я у Тюльпаны, спустившись вниз и застав ту сидящей на полу гостиной.

Разложив перед собой все ингредиенты, что были в доме, она по-хозяйски листала мой гримуар. Рядом с бараньим рогом и волчьим аконитом лежал пожелтевший пергамент с перьевой ручкой, пишущей кровью.

– Ничего я не готовлю.

Я подошла поближе, присматриваясь, но Тюльпана пододвинулась так, чтобы загородить свой кропотливый труд от меня.

– А что тогда делаешь?

– Придумываю.

– Погоди… Это новое заклинание?

– Может быть, – ответила она все так же безразлично, жестом отмахиваясь от меня, как от докучливой мухи.

Я скептично нахмурилась, пытаясь задушить тревогу, поднявшуюся при взгляде на часы: стрелка уже подбиралась к семи вечера. Удивительно, как быстро летит время, когда знаешь, что это, возможно, твой последний день.

– Уверена, что управишься к закату?

– Я бьюсь над этим заклятием уже несколько недель…

– Еще лучше. Может, тогда лучше расставить ловушки, как это делает Диего, а? – робко предложила я, но Тюльпана лишь закатила глаза и уколола меня в ногу кончиком своего пера. То вобрало в себя мою кровь, как колба, оставив мелкую сочащуюся ранку. Тюльпана довольно хмыкнула:

– Может пригодиться… Поверь, Одри, если уж нас и убьют сегодня, то точно не по моей вине.

Она многозначительно покосилась на дверь гостевого зала. Неудивительно, что он так привлекал Джулиана – у того никогда не было вкуса. За стенкой, играя на рояле, он насвистывал под нос веселую песню, не имеющую ничего общего с гнетущей атмосферой, поселившийся в особняке с его приходом. Первый час мне пришлось наблюдать, как Джулиан развлекается с моим ковеном при помощи Ока Гипноса – чар внушения: Тюльпана каждые пять минут таскала ему леденцы, а Диего был вынужден травить мафиозные истории из прошлого, изображая улыбку. Благо Джулс терял интерес к новым игрушкам так же быстро, как и в детстве.

– Знаешь, до этого я считала, что ты самая раздражающая Верховная на свете, – сказала Тюльпана, оторвавшись от своих письмен, когда дурацкая музыка за стенкой сменилась на не менее дурацкий «Собачий вальс». – Но, оказывается, я просто не была знакома с ним.

– Так нужно, чтобы победить Ферн, – напомнила я, понизив голос, и она цокнула языком:

– Знаю. Крыша у тебя в башне точно поехала, но в одном ты права: чтобы победить одно чудовище, нужно создать другое. Я тоже это видела, – буркнула Тюльпана. Прежде чем я успела уточнить, о чем она говорит (о том ли будущем, что я ждала с таким же нетерпением, как и страхом?), Тюльпана уже махнула на меня рукой и вернулась к своему заклятию. – Именно так устроен ковен: каждый делает то, что должно. Так делай! И не мешай делать другим. Время и без того на исходе.

Я закатила глаза и незаметно подобрала с пола несколько камней агата. Они, округлые и согретые пламенем свечей, расставленных вокруг, наполнили многообещающей тяжестью мой карман. Увлеченная созиданием, Тюльпана не заметила пропажу.

«Глаза Цербера, что бдит у врат Гадеса, обгладывая кости грешников».

Прошмыгнув мимо зала с Джулианом и убедившись, что в столовой никого нет, я наклонилась к домашнему очагу. Огонь горел и день и ночь – сердце ковена, которое продолжалось биться, несмотря ни на что. Пламя не нуждалось в свежих дровах: как и сад, оно питалось магией и потому не обжигало, благодарное за сытый прикорм. Я спокойно просунула в него руку: красно-желтые язычки посинели, ластясь. Камин затрещал, когда я похитила у него рыхлый уголек, торопливо пряча его в карман в довесок к черным агатам.

«Душа места, что Цербер должен охранять, как второе Царство».

Пройдясь вдоль стен с геральдикой и картинами, я бросила по камешку в каждом углу, а затем остановилась у парадной двери и воровато огляделась. Убедившись, что вокруг никого, я достала уголек и обвела им дверной косяк, привстав на носочки.

«Кровь той, что будет Царству новой хозяйкой и Корой для Гадеса».

Где-то в оранжерее залаял Бакс. Вдавив кончик пальца в ржавый гвоздь, торчащий из оконной рамы, я провела им вдоль плинтусов и оставила несколько влажных отметин вдоль перил, пока спускалась на улицу. Рьяный ветер забрался под подол платья, и я поежилась. Впрочем, это было именно то, что нужно, – мороз отрезвлял, как пощечина, и держал на грани, не позволяя сорваться в пропасть. Из-за скопления туч было просто слиться с мертвым слякотным пейзажем. Каждый метр я с опаской озиралась на особняк, но единственным свидетелем моей самонадеянности был Баби, кружащий над головой Диего. Последний ссутулился у кромки леса над одним из ножей, так увлеченный своей некромантией, что не заметил меня, проскользнувшую мимо к берегу озера.