Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я думаю, многие несовершенства нашего мира объясняются тем, что все вполне искренне полагают, будто они стараются для других, — сказал я. — Герб уверен, что эта затея с сараем необходима тебе.
— Все, что делает его счастливым, необходимо и мне.
— Я прочел ту дурацкую красную книгу. То есть… я ее еще читаю.
— Карьера домохозяйки — это унизительно, если женщина может добиться большего.
— Ты хочешь добиться большего, Шейла?
— Да. — У нее, оказывается, был целый план: поступить на заочное отделение Даремского университета, потом стать вольной слушательницей, ездить в Дарем на сессии — и уже через два года получить диплом. И стать учительницей.
— Мне бы такое и в голову не пришло, — призналась она, — если бы Герб не воспринял мою показную истерику так серьезно. Иногда женщины — жуткие притворщицы.
— Я начала учиться, — добавила она, помолчав. — Ты видел, как я рыдала над всеми этими книгами.
— Я надеялся, что ты меня не заметила. Поверь, я не пытаюсь совать нос в ваши дела. Просто мы с Кеннардом Пелком по долгу службы вынуждены заглядывать в чужие окна.
— Я плакала, потому что поняла, какой фальшивкой я была в школе. Тогда я только притворялась, что мне интересно то, что я учила. А теперь все по-честному. Вот поэтому я и плакала. Эти слезы сильно запоздали, но это были хорошие слезы. Я плакала от новизны, от ощущения взрослости.
* * *
Должен признать, Шейла и Герб придумали очень оригинальный способ изменить свою жизнь. Меня беспокоила только одна вещь, но я понятия не имел, как про такое спросить.
Шейла сама ответила на мой невысказанный вопрос.
— От любви на замок не закрыться, — сказала она.
Где-то неделю спустя я принес книгу «Женщина: Пустая трата прекрасного пола, или Обманчивые ценности домохозяйства» на обеденный сбор «АВ» в аптеку. Теперь я готов был вернуть книгу обратно на полку.
— Ты ведь не разрешил жене это читать? — осведомился Хей Бойден.
— Наоборот, — ответил я.
— Теперь она бросит тебя с детьми и станет контр-адмиралом!
— Не дождешься.
— Прочитав книжицу вроде этой, — добавил Эл Тедлер, — твоя жена не успокоится до конца жизни.
— Вовсе не обязательно, — возразил я. — Я действительно дал почитать эту книгу жене, но присовокупил волшебную закладку. Эта закладка удержала мою благоверную от скоропалительных выводов.
Все тут же стали выспрашивать, что за волшебная закладка.
— Я подсунул ей табель с ее школьными оценками, — сказал я.
Раздел 3.
НАУКА
© Перевод. А. Комаринец, 2021
На Курта Воннегута частенько навешивали ярлык писателя-фантаста (к большому его неудовольствию!), но он всегда стремился объяснить (предостерегающе) критикам и (доброжелательно) читателям, что он самый обычный писатель, хотя и в самом деле интересуется наукой. В этом смысле типичен уже первый опубликованный им рассказ — «Доклад об “Эффекте Барнхауза”», который увидел свет 11 февраля 1950 года на страницах журнала «Кольерз». Идея рассказа проста: если можно придумать что-то новое, значит, это новое можно и воплотить. Герой Воннегута — профессор Барнхауз — вывернул этот постулат наизнанку, практически поставив разум выше материи. Но суть истории не в этом, поскольку рассказ не о профессоре и его изобретении, а о произведенном им эффекте. И форма, в какой рассматривается это воздействие, едва ли не самая распространенная и будничная в мире управления или бизнеса: доклад.
Кто пишет доклады? Тот, кто не только понимает, какое открытие совершил ученый, но и способен объяснить его массовой аудитории.
Но получается, что автор доклада сам увлекся своим материалом — таковы ирония и шутка (а еще мудрость), которые Воннегут встраивает в свое повествование. Со временем это станет ключевым элементом его литературного стиля в журналистике — к подобному приему прибегали многие писатели — Том Вулф, Джоан Дидион, Гэй Тализ и даже Хантер С. Томпсон. Но это случится не раньше середины 1960-х годов. Тогда же, в начале 1950-х, короткая проза, публиковавшаяся в популярных журналах, казалась лучшим проводником не только для воззрений автора, но и для того, чтобы найти и обозначить свой стиль.
Свой подход Воннегут выработал для того, чтобы иметь возможность говорить о науке максимально просто. Его рассказы предназначались не для читателей «нишевых» журналов, а для всех и каждого. Если «Нью-Йоркер» был не для «старушки из Дубьюка»[20] (как сам «Нью-Йоркер» рекламировал себя в то время), рассказы Курта были и для нее тоже — и для всех и каждого в Америке. С другой стороны, он не стремился завоевать рынок научной фантастики — по той простой причине, что там платили по пенни за слово, тогда как в «Кольерз» и в «Сэтерди ивнинг пост» платили по полдоллара. Пять рассказов, размещенных в этих семейных еженедельниках, прокормили бы его семью на протяжении года и принесли бы ему (как он любил говаривать) тот же доход, какой имел его сосед, заправлявший кафетерием в местной школе, где учились его дети. Сами по себе рассказы писались для огромного среднего класса Америки, отличительной чертой которого в 1950-е годы был стабильный уровень жизни практически во всех штатах. Эти люди были постоянными читателями «Пост», и их могли заинтриговать радиоволны из открытого космоса и огромные новые машины под названием компьютеры, способные имитировать человеческий разум. А еще их забавляло, как такие новшества способны укладываться в их повседневную жизнь. Радиоволны исходили не от электронных ящериц на Марсе, которые грозили превратить землян в зомби, как можно было прочитать на страницах произведений научной фантастики, не были они и теми самыми частичками радиации, которые засекало сложнейшее оборудование, как со знанием дела писали авторы статей в других разделах журналов. Маленькой нишей Воннегута было показать, как его соотечественники могут овладеть новыми технологиями и применить их к самым расхожим человеческим фобиям, — как, например, в рассказе «Эйфо», который был опубликован в «Кольерз». Поразительному новому компьютеру, о котором Курт напишет в другом рассказе для «Кольерз» — «ЭПИКАК», найдется вполне расхожее бытовое применение. Суть этих рассказов сводилась к следующему: не стоит тревожиться по поводу опасности