— Продаются, — кивнул Марк, — ну и что?

— А то, что ты ведь запросто можешь узнать настоящие именаклиентов.

— На фига? Мне от них бабки нужны, а не паспортные данные.Шантажом я заниматься не собираюсь, если ты об этом. Я не идиот.

Оказывается, идиот, ещё какой. Может быть, он и не собиралсязаниматься шантажом, но паспортные данные всё-таки узнавал потихоньку и заносилв компьютер.

— Ладно, Тома, — услышала она голос дяди Моти, — вытаскивайжёсткий диск. Вова, что там у тебя?

Вова взял одну из кассет, помеченных маленькой звёздочкой,молча вставил в магнитофон. Ика повернулась к телевизору. Качество плёнки былоплохое, но можно разглядеть, как голая Женя скачет верхом на каком-то жирномстарикашке. И лицо этого старикашки видно вполне чётко.

— Между прочим, та самая малышка, — сказал дядя Мотя итяжело вздохнул.

— К-какая — та с-самая? — спросила Ика.

Дядя Мотя, Тома, Вова уставились на неё, и повисла тишина.Её нарушали только хриплые стоны старика, звучавшие из колонок видеосистемы.

— Та самая, которую задушил маньяк, — произнёс наконец дядяМотя, — странно, что ты до сих пор этого не знаешь.

Едва Борис Александрович вошёл в школу, к нему кинуласьучительница начальных классов, пожилая, очень полная Вера Евгеньевна.

— Горе-то какое! Единственный ребёнок у матери. Вот такживёшь, живёшь, нервничаешь из-за всякой ерунды, забываешь, что такое настоящаятрагедия. Сейчас там, в учительской, сидит следователь, допрашивает КаринуАванесову, подружку её. Ой, не знаю, не знаю, вряд ли они найдут убийцу. Вчерабыл сюжет в криминальных новостях, я ещё смотрела, думала, хорошо, что это вобласти, не у нас. Там имени не назвали, только сказали: девочка-подросток, отдвенадцати до четырнадцати. И никаких подробностей. Кстати, следователь тотсамый, которого показывали по телевизору, только что пришёл, сначала двамилиционера приехали, оперативники, а потом следователь. Он ничего, нормальный,лицо интеллигентное.

Они вошли в учительскую раздевалку. Борис Александрович машинальнопоставил на пол портфель, снял плащ, стянул шарф. Стал запихивать его в рукав,но все не мог попасть. Шарф, словно живой, то и дело выползал из рукава, падална пол. Борис Александрович смотрел на учительницу. Он только сейчас заметил,что у неё распух нос, покраснели глаза, и слезы текут по щекам.

В школе было тихо. Четвёртый урок ещё не кончился. БорисАлександрович пришёл к пятому. Он наконец нормально выспался, даже проспалнемного, и до школы почти бежал. Одышка до сих пор не прошла.

— Я ведь помню её совсем маленькой, невозможно представить,— бормотала Вера Евгеньевна, всхлипывая и сморкаясь, — говорят, это какой-томаньяк. Он уже давно орудует, убивает женщин и девушек в зелёном. На ней какраз была зелёная куртка.

— Подождите, — сказал Борис Александрович, продолжая воеватьс шарфом, — подождите, я не понимаю, о чём вы говорите. Какая зелёная куртка?На ком — на ней?

На самом деле, он уже все понял, но не хотел верить. Курткана Жене Качаловой была действительно зелёная, вернее салатная, с капюшоном,отороченным серебристой норкой.

Вера Евгеньевна охнула и всплеснула руками.

— Так вы ещё ничего не знаете?! Ну да, вы же только чтопришли. Уже вся школа знает. Горе-то какое, господи! Женечку Качалову нашли влесу, возле кольцевой дороги. Убитую.

Взорвался звонок, и через мгновение коридоры наполнилисьгулом и грохотом. Так шумно, как в школе на переменах, бывает только нааэродроме, когда взлетает реактивный самолёт, или на берегу океана, когда гудятволны. Борис Александрович привык к этому шуму, любил его, но сейчас детскиеголоса и топот множества ног разрывали ему мозг. Он двинулся вперёд покоридору, все ещё комкая в руке шарф. Мимо носились малыши. Это был этажпервоклашек. Покачиваясь, загребая ногами, словно шёл по воде, стараясь никогоне задеть, он добрёл до учительской. Она находилась в «аппендиксе», в глухомконце коридора, вдали от классов. Здесь было значительно тише.

— Вы только не волнуйтесь, — прошептала на ухо ВераЕвгеньевна и отдала ему портфель, который прихватила из раздевалки, — если что,у меня есть валерианка в таблетках и валокардин.

— Спасибо.

Дверь открылась. Из учительской вышла Карина Аванесова,красная, мокрая, с открытым ртом и блестящими от слёз глазами. Увидев БорисаАлександровича, она вдруг схватила его за руку, как будто боялась упасть, ипрошептала:

— Не говорите им про дневник, умоляю!

— Кариша, — Вера Евгеньевна обняла её за плечи, оттащила отстарого учителя, — деточка, как ты себя чувствуешь?

— Голова кружится, — хныкающим голоском пожаловалась Карина.

— Пойдём, я отведу тебя к медсестре.

Они прошли несколько шагов по коридору. Учительницаподдерживала девочку за локоть.

— Борис Александрович, — Карина остановилась, оглянулась.

— Что? Что ты хочешь сказать? — спросила Вера Евгеньевна.

— Борис Александрович, — повторила девочка и больше ничегоне прибавила.

В дверном проёме появился рыжий парень в джинсах и свободномсером свитере, скользнул взглядом по лицу старого учителя.

— Проходите, пожалуйста.

Никого из учителей в комнате не было. Рыжий оказался старшимлейтенантом ГУВД Антоном Горбуновым. Кроме него, в учительской находились ещёдвое. Один, полный, лет тридцати пяти, в милицейской форме, с майорскимипогонами, стоял у окна и тихо разговаривал по телефону. Второй, худощавый, вштатском, с седым ёжиком, сидел за столом и быстро писал что-то.

— Здравствуйте, Борис Александрович, присаживайтесь, —произнёс седой, продолжая писать, — меня зовут Соловьёв Дмитрий Владимирович. Яследователь ГУВД.

«Через пятнадцать минут у меня урок в десятом "А",— подумал Борис Александрович, — наверное, уже отменили».

— Этого не может быть, — произнёс он вслух и удивился звукусобственного голоса, как будто говорил не он, а кто-то другой.

— Простите? — Следователь вскинул глаза, отложил ручку.

— Когда? — Борис Александрович хрипло откашлялся. — Когдаэто произошло?

— В ночь с воскресенья на понедельник. Между двенадцатью ичасом.

— Убийство? Её убили? Господи! Нет, подождите, этого неможет быть, это какая-то нелепая ошибка.