— Борис Александрович, когда вы видели Женю Качалову впоследний раз?

— Я видел Женю… Да. Мы с ней встречались в воскресенье,поздно вечером, около десяти. А скажите, вы уже беседовали с её дядей? Онзнает?

— С дядей? — Следователь слегка шевельнул бровью. — У Жени естьдядя?

— Брат её матери. Старший. Как раз вчера вечером приходил комне домой, поговорить о Жене. У девочки огромные проблемы, и он единственныйзнает о них. Женя сама рассказала ему. Я тоже знал, случайно. Мне она нерассказывала, просто так получилось. Но это требует особого разговора. Этопотом. — Борис Александрович испугался, что сейчас совсем запутается и запутаетих, заговорил слишком быстро, скороговоркой. — Дядю зовут Михаил Николаевич. Ондолго был за границей, теперь вернулся. Вы обязательно должны с ним связаться.Нет, погодите. Вы сказали, всё произошло в ночь с воскресенья на понедельник?Получается, что мы с ним говорили о Жене, когда её уже не было? То есть онничего ещё не знал? Ну да, именно так получается.

В комнате повисла тишина. Все трое смотрели на старогоучителя. Он стоял посередине, с портфелем в одной руке, с шарфом в другой. Онвдруг замолчал, несколько раз чихнул, закашлялся, прижал ладонь к груди.Портфель и шарф упали на пол. Лицо побелело, на лбу выступил пот. Дыхание сделалосьчастым и хриплым.

— Вам нехорошо? — спросил следователь.

Борис Александрович принялся шарить в карманах в поискахбаллончика. Руки дрожали. Он вытащил упаковку бумажных носовых платков, очки,ручку. Все падало на пол, он как будто не замечал. Баллончика в карманах неоказалось. Его там и не могло быть. Он положил его в карман плаща в последниймомент.

— Пожалуйста… там… в раздевалке… мой плащ, — прохрипел онсквозь одышку.

— Что? Лекарство? Что у вас? Сердце? — Рыжий лейтенантбросился к двери.

— Баллончик с вентолином, — успел сказать ему вслед БорисАлександрович и опять захлебнулся кашлем.

— Может, «скорую»? — спросил следователь. — Да сядьте хотябы.

Борис Александрович опустился на стул, расстегнул воротрубашки. Соловьёв стал поднимать все с пола. Портфель, шарф. Пачка платков,очки, ручка и ещё одна вещица. Розовая пластмассовая заколка в форме бантика, смелкими блестящими стразами. Её он взял двумя пальцами, поднёс к свету. Полныймайор тут же подскочил к нему и чуть слышно присвистнул. В замочке заколкизастрял закрученный спиралью каштановый волос.

— Это… это… — повторял Борис Александрович, глядя назаколку, — я нашёл… принёс… — В груди у него хрипело и булькало, кашельсменялся тяжёлой одышкой.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — мягко сказал следователь, — увас ведь астма, да? Вам нельзя волноваться.

За дверью послышался топот. В учительскую вбежал рыжийлейтенант с баллончиком вентолина в руке.

— Извините. Пришлось залезть к вам в карман, не тащить жесюда плащ.

Он протянул баллончик и посмотрел на Соловьёва. Как ни былохудо Борису Александровичу, он успел заметить, что улыбка на круглом лицерыжего лейтенанта слишком быстро сменилась серьёзным, тревожным выражением.Оперативник и следователь обменялись непонятными взглядами.

— Дмитрий Владимирович, на минуту, — тихо сказалоперативник.

Они отошли в дальний угол комнаты, стали шептаться. Толстыймайор направился к ним. Старый учитель видел только три спины и не слышал нислова. Он брызнул в рот порцию вентолина. Лекарство действовало слишкоммедленно. Надо было расслабиться, закрыть глаза, считать про себя до ста. Но неполучалось. Он, как зачарованный, смотрел на седого следователя, рыжегооперативника и толстого майора. Откашлявшись, он спросил:

— Как вы узнали мой плащ?

Голос его прозвучал тихо, сипло, но рыжий услышал и резкоповернулся, успев надеть на лицо все ту же приятную улыбку.

— В учительской раздевалке он единственный мужской.

— Да, конечно. Кроме меня в школе ещё двое мужчин. Учительтруда у мальчиков и учитель физкультуры. Но они носят куртки.

«Зачем я это говорю? — подумал он. — Я уже могу говорить, носказать должен совсем не то. Мне необходимо сообщить им нечто важное. Что же?Господи, что же?» — После приступа сознание его путалось. Ему требовалось ещёминут тридцать, чтобы окончательно прийти в себя.

— Борис Александрович, вам лучше? Вы уверены, что врач ненужен? — спросил следователь.

— Уже все в порядке. Спасибо.

Соловьёв взял стул, подвинул его и сел совсем близко,напротив.

— Можете отвечать на вопросы?

— Попробую.

— Значит, вчера вечером к вам приходил человек, которыйназвал себя дядей Жени Качаловой, — напомнил следователь, — вы раньше были сним знакомы?

— Никогда. Я даже не знал, что у Жени есть дядя. Но онобъяснил, что долго работал за границей. С матерью Жени у них конфликт, и онимного лет не разговаривают. Она якобы даже утверждает, что у неё нет брата.

— А брат родной, да? — уточнил рыжий.

— Да. Значительно старше неё. Лет на двадцать, наверное.

— Как, вы сказали, его зовут?

— Михаил Николаевич.

— Как имя-отчество мамы Жени Качаловой случайно не помните?— спросил следователь.

У Бориса Александровича стало горячо в желудке, как будто оннаглотался углей, а руки, наоборот, заледенели.

— Нина… — произнёс он, зажмурившись, — Нина Сергеевна.Может, у них разные отцы?

— Может быть, — легко согласился следователь, — так зачем онк вам приходил?

— Поговорить о Жене. Он позвонил мне на мобильный впонедельник, часов, наверное, в восемь. Представился. Сказал, что емунеобходимо срочно со мной встретиться. Я продиктовал ему адрес, он приехал.

— Вы сказали, у Жени были огромные проблемы. Так называемыйдядя знал о них от неё. А вы узнали случайно. Если я правильно понял, именнопоэтому вы звонили Жене и встречались с ней в воскресенье вечером, и с этим жебыл связан визит дяди. — Голос следователя звучал спокойно, лицо его было усталым,очень приятным. В серых глазах никакой враждебности. Наоборот, сочувствие идаже симпатия.

— А кстати, почему надо было обязательно встречаться такпоздно и на улице? — вдруг спросил толстый, в форме, который раньше всё времямолчал.

— Не я выбирал время и место, — сказал учитель, — мне надобыло с ней поговорить. Я дозванивался, её не было в школе несколько дней.