— Кузнечик.

— Чего? — опешила Янара.

Старуха стянула с седой головы вязаный платок и прижалась к животу ухом. Разогнув спину, кивнула Таян:

— Ты права, деточка. Мне сказать или ты скажешь?

Таян помогла Янаре сесть и встала перед ней на колени:

— Миула велела мне держать язык за зубами, если я в чём-то сомневаюсь. Я держала. Теперь я ни капельки не сомневаюсь. Моя госпожа, у вас в животе маленький ребёночек.

— Кузнечик, — повторила старуха.

Янара почувствовала, как от её лица отхлынула кровь:

— Ты издеваешься?

— Вы носите четыре месяца, — отозвалась старуха. — Он уже бьётся.

Приложив руки к животу, Янара откинулась на стену:

— Нет!

— Первородка? — улыбнулась старуха, собирая космы в пучок. — Ничегошеньки вы не знаете. Молодух себе в служанки взяли. Вам нужна опытная женщина, у которой и выкидыши были, и мёртвенькие…

— Помолчи, карга старая! — шикнула на неё Миула.

— Нет! — повторила Янара. — У меня шла кровь. Всё как обычно.

— Такое бывает, — сказала старуха, обвязывая голову платком. — Редко, но бывает. Уж поверьте, я в этом разбираюсь. Знаете, сколько я деток приняла? Считать не пересчитать.

— Вы повитуха?

— Она самая. — Старуха махнула Таян. — Проводи меня, деточка. Некогда мне с вами лясы точить. А вам пусть Бог помогает.

Янара уставилась в пустоту. В голове так же пусто.

— Вы скажете королю? — спросила Миула. — Он ведь отец, надо сказать.

— Я не верю.

— Получается, вы понесли сразу после свадьбы.

— Я не верю! — Янара потёрла лицо, пытаясь привести себя в чувства. — Должен вырасти живот, а у меня он не вырос.

— У вас грудь стала больше. Я это заметила.

Янара вернулась в свою комнату. Скинув плащ и сапоги, забралась под одеяло.

— Рэн…

Он посмотрел щурясь:

— Ещё темно.

— Рэн… Мне кажется, я ношу ребёнка.

Он прижал пальцы к уголкам глаз:

— Кажется?

— Да. Я не уверена, но мне кажется. Нельзя, чтобы мою кибитку трясло и подбрасывало на кочках. Надо ехать медленнее.

— Ещё медленнее?

— Да.

— Хорошо. — Рэн лёг на бок и обнял Янару за плечи. — Спи.

Она погладила живот:

— И ты спи.

— Уже, — пробормотал Рэн.

Янара взглянула на него с улыбкой и вздохнула полной грудью.

Глядя на своё отражение в оловянном зеркальце, Рэн прошёлся лезвием кинжала по заросшей щеке. Вытер клинок о тряпку:

— Мне приснилась какая-то ерунда. Ты просила не гнать лошадей. Или не лошадей… — Провёл лезвием по щетине на подбородке. — Просила ехать медленнее. Что-то в этом роде. Точно не помню. Я ещё подумал: медленнее можно только ползти.

Опустил руку с кинжалом, постоял, прислушиваясь к тишине. Быстрым шагом вышел из умывальной и уставился на жену, сидящую возле камина.

— Это был не сон.

— Не сон, — эхом откликнулась Янара.

Рэн направил на неё указательный палец:

— Не вставай! — Выскочил из комнаты. Вернулся. Схватил со спинки стула рубашку и перевязь. — И никуда не уходи!

Около полудня к постоялому двору подъехала телега, сопровождаемая двумя королевскими гвардейцами. Крестьянин отложил вожжи. Спрыгнув с козел, помог слезть с телеги старухе в рваном ватнике и вязаном платке.

Свита, не зная причины задержки королевской четы, попросту убивала время. Дворяне перекладывали покупки на повозках, эсквайры и воины проверяли подковы, подтягивали или ослабляли подпруги. Служанки топтались возле кибиток, подставляя лица яркому солнцу. Гомон голосов и пересвист птиц перекрыл окрик: «Пошевеливайся!» Все одновременно посмотрели на сэра Ардия, горой возвышающегося на крыльце. Затем взгляды перекочевали на старуху.

— Бабы орут, дети орут, мужики орут. Все орут, — проворчала она, поднимаясь по ступеням. — Как я ещё не оглохла?

Переведя дух, ступила вслед за рыцарем в дом. Прошла по коридорам, шаркая башмаками и роняя с ватника солому. Войдя в комнату, уставилась на Янару:

— Опять вы! — Заглянула ей в лицо. — Глаза не на мокром месте. Значит, всё хорошо. Ну и зачем меня сюда притащили?

— Ты повитуха? — спросил Рэн, стоя у двери.

Старуха повернулась и отвесила поклон:

— Простите, милорд. Я вас не заметила. — Держась за поясницу, выпрямила спину. — Да, я повивальная бабка. Одна на три деревни. И пока я здесь кланяюсь на все стороны, там кто-то разрешается от бремени.

Рэн подошёл к Янаре, сел на подлокотник её кресла:

— Это ты сказала, что моя супруга в тягости?

Старуха скорчила обиженную мину:

— Не верите? Принесите землю — я съем.

— Но… — Рэн потёр подбородок. — Это как-то странно.

— А чего тут странного? Вы с супругой спите?.. Или не спите?.. — У повитухи вытянулось лицо. Она с досадой посмотрела на Янару. — Я проболталась?

Рэн велел Ардию выйти и бережно притронулся к плечу жены, словно она превратилась в чашу из тончайшего стекла и он боялся разбить её неосторожным прикосновением.

— Я слышал, что о беременности узнают, когда прекращаются регулы.

Старуха облегчённо выдохнула:

— Ах, вот вы о чём. О грязных днях… Вы больше слушайте и столько всего услышите, милорд! Вам любая повитуха скажет, что такое случается. Был даже такой случай, когда баба не знала о птенце, пока он не вылупился. Думала, что глист выходит. Теперь представьте, как обрадовался её муженёк. Он дома два года не показывался, господину крепость строил. А тут явился на побывку, и нате вам. — Хрипло смеясь, бабка приложила ладонь к животу Янары. — Спит. Ночью прыгал как кузнечик — напрыгался.

— Как же нам теперь ехать? — озадачился Рэн.

— Далеко собрались?

— В Фамаль.

— Эка куда вас занесло. — Старуха почмокала губами, раздумывая. — Так и ехать. Потихоньку. Наши-то бабы крепкие, до родов вёдра с водой таскают. А ваша жёнушка хрупкого здоровья. Потихоньку доедете. А меня с собой не зовите. Я на три деревни одна. После жатвы крестьянам делать нечего — плодят детей. А теперь у меня с десяток