этом обучении далеко не всегда как о чём-то радостном. Павах помнил, как они с Метдженом в своё время пытались разузнать, но, разумеется, тщетно. Иногда, возвращаясь от жрецов, наследник бывал печален и даже мрачен, но своих мыслей ни с кем предпочитал не разделять, несмотря на царившее между молодыми рэмеи доверие. Не то чтобы тогда это имело какое-то значение… а вот теперь Павах копался в своей памяти, извлекая на свет крупицы воспоминаний, хоть как-то связанных с этим местом. Никогда он не думал, что ему выпадет такая честь, оказаться здесь. Впрочем, не думал он и о том, что его судьба вообще будет крепко связана с Таэху и их Обителью. И хотя события, приведшие к этому, были далеко не самыми благоприятными, сейчас воин не мог избавиться от некоего священного трепета и ощущения собственной избранности, причастности к великому. Страх отступил. Воображение Паваха рисовало многоуровневые лабиринты, шелест свитков, возраст которых исчислялся веками, шёпот тайн предков. Он не питал иллюзий, что его сопровождающие – бессменный целитель Сэбни и молчаливая молодая женщина из числа боевых жрецов – отведут его прямо в сердце катакомб, но от устоявшихся представлений о легендарном месте отделаться не мог.

Один из входов в библиотеку располагался в задних помещениях центрального храма, отведённых для работы писцов. Сэбни и жрица привели Паваха в отдельную комнатку, похожую на колодец – так высоко вверх уходил потолок, и так мало здесь было места. Свет попадал внутрь через окна, усиленный системой зеркал. Из мебели здесь был только полированный стол, невысокий, но большой, занимавший практически всю комнатку. А на нём в обилии покоились свитки, возраст которых Павах затруднялся определить.

На одной из разложенных у стола циновок сидел суровый пожилой писец, видевший, кажется, не только отца, но и деда нынешнего Владыки Таур-Дуат. Сэбни и жрица поздоровались с ним почтительно, и Павах постарался говорить настолько же уважительно. Писец ответил сухо, а потом велел спутникам воина удалиться скупым почти пренебрежительным жестом. Всё это время он не сводил с бывшего телохранителя взгляда, неодобрительного и вместе с тем заинтересованного.

Пауза затягивалась. Павах сел на циновку напротив и посмотрел на аккуратно сложенную кипу свитков. Верховный Жрец велел ему ознакомиться с текстами, стало быть, следовало уже с чего-то начать. Преисполненный осознания важности момента, воин потянулся за ближайшим свитком, но тут писец схватил его за руку. Хватка у него оказалась неожиданно крепкой. Сухие пальцы напоминали когти Матери-Грифа, одной из священных птиц Богини Аусетаар.

– Не трогать! – проскрипел он. – Они не любят, когда их трогают всякие. Так читай.

– Как – «так»? – озадаченно уточнил Павах. – Свиток ведь нужно хотя бы развернуть…

Писец пожевал губами и изрёк чуть мягче:

– Я сам разверну. И покажу, что мудрейший велел показать.

– Согласно приказу Верховного Жреца, я должен ознакомиться с источниками о Прокля…

– Шшш! – писец потряс перед его носом костлявым пальцем. – На весь храм ещё крикни!

Павах, признаться, сомневался, что их кто-то мог услышать. Комнатка была расположена в стороне от основных залов. Он даже не слышал приглушённых голосов. Но, видимо, о Проклятии Ваэссира говорить вслух и вовсе не стоило. Нерешительно он добавил:

– И о культе…

Писец зашипел пуще прежнего, не дав закончить фразу, и нелепо замахал руками. Одеяние его развевалось, как крылья встревоженной растрёпанной птицы. Павах кашлянул, подавляя неуместный смешок. Старик был явно со странностями, но обижать его не стоило. Положение его, очевидно, было высоким. Да и мало ли сколько времени им предстояло провести здесь со свитками – пару дней? Пару декад? К тому же, в его вынужденной изоляции для Паваха любой собеседник был роскошью.

– Ну что ж ты болтливый такой! Горе с тобой одно, – заворчал писец. – Сам знаю. Всё собрал уже, что велено. Мои друзья способны поведать многое…

– Благодарю, – воин предпочёл не спорить и сдержанно кивнул.

– Благодарности моим свиткам мало, – писец прищурился. – Мы рассчитываем получить от тебя больше. Ты – наш гость… а гости издавна платили за постой историями… Как иначе, полагаешь, мы собрали нашу сокровищницу? Я знаю голоса их всех… голоса памяти, вязь священных знаков, говорящую со мной…

– Я не знаю, какую историю ты сочтёшь достойной платой, почтенный, – ответил Павах.

Он прекрасно понимал, чего ждали от него Таэху, зачем держали его здесь. И это была совершенно не та история, которой он готов был заплатить за знание.

Писец скрипуче рассмеялся, а потом вдруг перегнулся через стол и ткнул собеседника пальцем в грудь.

– Твою, разумеется. Ты пополнишь ряды моих друзей… – он любовно погладил свитки. – Я разберу тебя на слова, разложу на священные символы… дам тебе новое тело из бумажного тростника, способное пережить много, много веков…

От его слов становилось не по себе, но эта страсть по-своему завораживала. Для старика не существовало ничего важнее его свитков.

– Как бишь там тебя? – вопрос вырывал воина из оцепенения.

– Павах из рода Мерха.

– Так вот, Павах. Ты – моя новая живая история. Уникальный артефакт. Ты – ключ ко многим, многим вопросам, что накопились у меня и у моих предшественников… – писец даже глаза прикрыл от удовольствия. – То, что постигло тебя… невероятная удача для меня и моих друзей. Ты будешь жить среди нас, даже когда другие позабудут твоё имя. Нить крепнет, говорит мудрейший Джети… Да будет так, да…

Не дожидаясь ответа собеседника, старик бережно взял свиток, разгладил лист бумажного тростника и аккуратно тронул кончиком когтя строки священных знаков где-то в середине.

– Вот, погляди… Это о тех, кто был до тебя… Только задержи дыхание, – строго велел он. – И слюни подбери.

– Что? – ошарашенно переспросил Павах.

– Слюни, говорю, подбери! А то знаю я вас… Задумаетесь, аж язык от натуги высовываете… И не дыши на древние тексты!

Воин тяжело вздохнул, но прежде чем склониться над свитком, прикрыл ладонью рот – на всякий случай. Он должен был узнать как можно больше о Проклятии, но, как оказалось, старик-хранитель желал узнать не меньше – от него самого. Паваху выпала честь соприкоснуться с многовековым Знанием Таэху, а своего рода платой была его жизнь, которая пополнит библиотеку Обители.

Эта мысль не пугала его.

Глава 22

Время дневных работ и вечерних молитв миновало, и девушки спустились к заводи, чтобы искупаться. Нэбмераи, по своему обыкновению, сопровождал их. Как ему удавалось всё успевать – при том что свой пост он не покидал, кажется, никогда – оставалось для Анирет загадкой. А ведь и чист всегда был, и снаряжение чуть не блестело, так ещё и на свидания с Мейей ухитрялся выбираться. Не то Таэху знали