— Завтра атаман Семёнов открывает торжество по случаю…

— Наслышан по какому случаю, и что?

— А то, что тебе его придётся охранять, а мне охранять вас обоих!

У Малова взметнулись брови.

— О чём ты? — спросил он взволнованно.

— Да так, убить его попытаются в этот день, — ответил Бурматов.

— Ты уверен в этом?

— Даже больше чем!

— И в него будут стрелять…

— Лично товарищ Шмель, наверное.

— Так вы её ещё не поймали?

— Не было смысла… Нам нечего было ей предъявить.

— Ты собираешься поделиться со мной своим планом?

— Да, именно за этим я пришёл.

— А не лучше ли арестовать Маргариту прямо сейчас и не подвергать атамана смертельной опасности?

— Нет, всему свой черёд. Птичка попадётся, не причинив никому вреда!

— Ты в этом уверен?

— Давай-ка выпьем и послушай меня, Кузьма Прохорович, — ответил Бурматов уклончиво. — Если следовать точь-в-точь моему плану, то…

— Стой, не говори ничего, — вздохнул Кузьма. — Давай сначала выпьем, а потом… А потом я послушаю тебя!

Значительно поредевший после боя у болота партизанский отряд Владимира Лаврова всё-таки сохранился как боевая единица. Старый бурят, неизвестно откуда взявшийся, перевёл людей через топи и тут же исчез.

Оказавшись на территории Монголии, партизаны передохнули, подлечили раны, а затем Владимир Александрович решил возвращаться обратно в Россию, чтобы продолжить борьбу. Оставив тяжело раненных и больных на попечение доброжелательных бурят, живших в аймаках на границе Монголии и России, Лавров с двумя десятками бойцов вернулся в тайгу.

Связь отряда с городским подпольем поддерживал Степан Пирогов. А «просветительской» работой среди партизан, как и прежде, занимался Василий Кожухов. Комиссар отряда говорил и действовал как настоящий политработник, прошедший соответствующую выучку.

Партизаны часто спрашивали у Кожухова:

— Как зиму зимовать будем, товарищ комиссар? Тайгу так снегом занесёт, что до весны отсюдова не выберемся.

— Зиму мы перезимуем, товарищи, не сомневайтесь, — со знанием дела говорил он. — И тайгу занесёт, не сомневаюсь я. А вот плохо это или хорошо, кто его знает!

— Хорошо, наверное, — гоготали бойцы. — Если мы до Семёнова не доберёмся, то и его белобандиты до нас тоже! Спокойно зимовать будем, покуда снег в тайге не растает!

— Да-а-а, семёновские каратели до нас не дойдут и пушек своих в наш медвежий угол не затянут, — соглашался комиссар. — А вот мы им покоя не дадим, товарищи! Смастерим снегоходы и… Любые сугробы нам нипочём! И город, и железную дорогу время от времени навещать будем. Не дадим белобандитам Семёнова чувствовать себя в безопасности! Для партизан нигде и никаких преград не существует!

Уверенный голос Кожухова вдохновлял бойцов отряда и вселял в них уверенность и спокойствие.

— Правильно говорит товарищ комиссар! — всегда первым поддерживал Василия Стёпка Пирогов. — Надо всячески напоминать семёновцам, что мы живы и готовы драться! Пусть им не кажется, что они превратили наш Верхнеудинск в неприступную крепость!

Если бойцы чувствовали себя более-менее уверенно и были готовы ко всему, то командир отряда Лавров, наоборот… Навалившиеся на него заботы вдруг омрачили его и без того нелёгкую жизнь.

Сначала Шмель перестала выходить на связь, а потом еще пять человек не вернулись с задания. Они были посланы взорвать участок железнодорожного полотна, но диверсия не удалась. Бойцы были расстреляны из патрульной дрезины.

Владимир Александрович метался по землянке, как затравленный зверь. «Лекарством не мешало бы запастись, — думал он. — Кто знает, какая зима придёт. Иначе подохнем мы здесь с голоду и от болезней, не дождавшись весны…»

На военном совете было принято решение во что бы то ни стало установить связь с городским подпольем.

— Кого отправим в город, товарищи? — обратился Владимир Александрович к партизанам.

— Кто возьмётся восстановить утерянную связь с подпольем? — поддержал командира комиссар Кожухов.

— Кто-кто, а то не ясно, что я пойду? — подал голос Стёпка Пирогов.

— Нет, я пойду! — вызвался ещё кто-то.

— Нет, у тебя морда притягательная! — покачал головой Кожухов. — Ни один патруль мимо не пройдёт. Тебя даже не за партизана, а за каторжника беглого примут!

Партизаны отреагировали на шутку комиссара весёлым смехом, а командир Лавров пристально посмотрел на Стёпку.

— Ты пойдёшь, готовься…

Стёпка аж вспотел от возбуждения. Ему польстило оказанное доверие.

— Я-я с-смогу, т-товарищ к-командир! Я…

— Да, ты сможешь, — подчеркнул свой выбор Владимир Александрович. — Ты больше на молодого беспризорного бродяжку похож, с кого взять нечего, чем на бойца красного партизанского отряда!

Стёпка подскочил с места.

— Могу идти прямо сейчас, товарищ командир! — выкрикнул он запальчиво.

— Пойдёшь после того, как получишь инструктаж, — вздохнул Лавров. — А сейчас иди покушай… На сытый желудок мои слова легче восприниматься будут.

— Это будет очень важное задание, от которого многое зависит, — не замедлил высказаться и Кожухов. — Отправишься, как стемнеет. Ты же отлично ориентируешься в тайге, боец Пирогов?

— Я что, в первый раз иду на задание? — обиженно поджал губы юноша. — Мне что, рассказать, как я…

— Нет, не надо, — глубоко вздохнул и резко выдохнул командир. — Ужом просочись в город, боец Пирогов. Ты просто не имеешь права попасть в руки семёновцев, иначе…

— Я всё понимаю, товарищ командир, — кивнул так и росший в собственных глазах Стёпка. — Я не подведу отряд, верьте мне, Владимир Александрович!

* * *

События, связанные с разгромом партизанского отряда и отъездом из города атамана Семёнова, повергли Маргариту сначала в отчаяние, а затем в уныние и апатию. Она почти неделю не выходила из дома и сильно ослабела. На неё навалилась тоска, а в голову стали приходить страшные мысли: «Хандра не приведёт меня к хорошему. У меня давно уже не было мужчины. А с кем спит сейчас этот проклятый белогвардеец Малов? Конечно, он завёл себе другую и совершенно не думает обо мне…»

Как-то раз, узнав, что Кузьма появился в Верхнеудинске, Маргарите захотелось увидеть бывшего возлюбленного. Приведя себя в порядок, она быстро оделась и вышла из дома.

Войдя во двор Маловых, она в нерешительности остановилась у крыльца. В висках стучало, а губы пересохли. С трудом уняв в себе волнение, она постучала. Тишина. Тогда она, плотно сжав губы, забарабанила в дверь кулаками и ногами.