Другие различия в образах мышления могут быть связаны с различиями в способах подключения. У того, чьи строки З разветвленнее обычного, может развиться стремление аккумулировать больше данных в тех случаях, когда человек, чьи агенты памяти не столь «разрослись», более склонен к конструированию унифреймов. Но и одна и та же генетическая комбинация способна породить разные стили мышления: человек, генетически «настроенный» на конструирование унифреймов, может поддаться соблазну использования стереотипов и делать это регулярно, а другой человек с тем же генетическим «багажом» может создавать многослойных агентов, порождающих более глубокие идеи. Хотя каждая конкретная комбинация «подталкивает» человека к усвоению тех или иных признаков личности, конечный эффект воздействия любого гена зависит от того, как он взаимодействует со структурами, порожденными другими генами, – и от множества иных взаимодействий. Потому почти бессмысленно спрашивать, какие именно гены отвечают за «правильные» формы мышления. Корректнее представлять себе развивающийся разум как лес, в котором разнообразные живые существа обитают в конфликтах и в гармонии.

Вернемся к архитектуре машин, которые могут содержать общества разума. Насколько сложными они должны быть, отчасти зависит от того, сколько агентов активно в конкретный момент времени. Можно проиллюстрировать это утверждение, рассмотрев две крайности. Если в данный момент требуется взаимодействие всего с несколькими агентами, то даже обычный, последовательный («шаг за шагом») компьютер способен поддерживать миллиарды таких агентов, поскольку каждый агент может быть представлен отдельной компьютерной программой. Сам компьютер окажется довольно простым, если будет иметь доступ к банкам памяти для хранения всех этих программ. С другой стороны, такая схема не годится для моделирования обществ разума, в которых каждый из миллиардов агентов постоянно взаимодействует со всеми прочими одновременно; тут понадобится больше «проводов», чем способна вместить голова любого животного. Подозреваю, что работа человеческого мозга находится где-то посередине этих крайностей; мы действительно обладаем миллиардами мозговых клеток, действующих одновременно, но сравнительно немногие из них нуждаются в общении за пределами ближайшего окружения. Большинство наших агентов чересчур специализировано для многостороннего общения. Соответственно можно предложить архитектуру, лежащую между крайностями последовательности и параллельности, а именно – компромиссное решение, когда типичный агент имеет относительно малое количество прямых соединений с другими агентами, но сохраняет возможность оказывать влияние на множество других агентов опосредованно. Например, вообразим общество, в котором каждый из миллиардов агентов связан с тридцатью другими агентами, выбранными наугад. Тогда большинство пар агентов должны общаться между собой через полдюжины промежуточных звеньев! Это объясняется тем, что типичный агент может связаться с тридцатью другими за один шаг, с тысячей других за два шага и с миллионом других всего за четыре шага. То есть типичный агент способен установить контакт с любым другим из миллиарда агентов всего за шесть или семь шагов!

Однако случайно выбранные соединения не слишком полезны, так как чрезвычайно малое число случайных пар агентов обменивалось бы содержательными для обоих сообщениями. Исследуя человеческий мозг и человеческий разум, мы обнаруживаем, что связи между клетками образуются не единообразно и не произвольно. Нет, в любой «типовой» области мы находим множество прямых связей между соседними клетками – и относительно малое количество пучков связей с другими областями дальних клеток. Вот идеализированное представление такого расположения.

Рис. 150

Эмбриональный мозг может собрать подобную структуру, повторив цикл делений и перемещений клеток, возможно, с полдесятка раз. Если бы происходило только это, итоговая структура оказалась бы бесполезной – самоповторяющейся. Но в реальности при развитии мозга данная базовая схема изменяется на каждом этапе под воздействием многих других процессов, что порождает множество агентов, которые в целом схожи, но различаются особенностями функционирования. Некоторые из перечисленных «генных» вмешательств изменяют свойства конкретных слоев клеток, что сказывается на внутренней деятельности конкретных агентств. Другие вмешательства определяют размеры и направления «пролегания» нервных пучков, которые соединяют те или иные пары агентов. Такие процессы «прокладки маршрутов» могут использоваться, например, для того, чтобы направлять нервы от датчиков траектории в разных агентах к некоему центральному «пункту назначения». Подобное достаточно просто реализовать, поскольку агенты траектории аналогичного типа обладают сходным генетическим происхождением, и данное обстоятельство «предрасполагает» к тому, чтобы они могли воспринимать одни и те же химические соединения в «эмбриональных» сообщениях – и, следовательно, развиваться и расти в одном направлении.

Аналогичный «генетический» довод может быть применен к прочим аспектам развития личности ребенка – например, к выяснению того, почему все дети, похоже, создают схожие сообщества «Больше». Обсуждая эксперименты Жана Пиаже, мы оставили в стороне проблему того, как у детей формируют агенты «Видимость» и «История». Что заставляет отдельные умы делать одинаковые сравнения? В разделе 10.7 мы предположили, что это может объясняться возникновением похожих операторов (скажем, Выше и Тоньше) в связанных разделах разума. Пускай нам неведомы механизмы управления операторами Выше и Тоньше, но не приходится сомневаться, что эти операторы устроены одинаково, ведь они реагируют на одни и те же пространственные различия. Потому они почти наверняка имеют общее эволюционное происхождение и конструируются одинаковыми (или близко схожими) генами. Следовательно, клетки эмбрионального мозга, которые создают этих операторов, будут получать схожие «ощущения» – и «выпускать» из себя нервы, сходящиеся в одних и тех же (или похожих) центральных агентах. С этой точки зрения формирование пространственного агента, в котором воплощаются необходимые свойства, не обязательно должно быть маловероятным случайным событием; оно вполне может быть предопределено наследственностью.

Принцип Пейперта требует, чтобы многие агенты развивались посредством внедрения новых слоев операторов в старые, уже функционирующие системы. Но это создает проблему, поскольку, едва мозговые клетки достигают зрелости, они утрачивают мобильность. Следовательно, внедрение новых слоев операторов в старых агентов должно подразумевать использование мозговых клеток других разделов. Насколько нам известно, единственный способ добиться этого заключается в использовании связей, которые имеются в непосредственной близости от исходного агента. Вот один из способов, каким эмбриональные клетки могут задать «рамки бытования» потенциальных многослойных обществ разума.

Рис. 151

Любой агент, потенциально способный к расширению для усвоения жизненного опыта, нуждается в свободном месте, которое ни группа, ни слой клеток не способны ему обеспечить в плотном окружении. Вот почему, вероятно, кора головного мозга – новейшая и самая крупная часть мозга – имеет такую затейливую форму.

Рис. 152

Если связи в коре головного мозга развиваются таким образом, через последовательность перемещений клеток, это предоставляет каждой локальной группе потенциальный доступ к нескольким группам в других областях, через веерообразные пучки и массивы нервов. Мне рисуется кора мозга, сложенная, возможно, пять или шесть раз, благодаря чему агенты каждой области