своим оставшимся в живых ребятам. Нет пока приказа отступать. И куда будешь отступать, когда за тобой река, а за рекой заросли камыша, кусты ивняка и голая равнина?.. Да попробуй еще переплыть реку. Переправу уже разбили…

Перед рассветом немного затихло. Посмотрел я на Сашу, на майора Спивака. Раненый, весь перебинтованный, а как держится!

Вижу, идет он к нам. Остановился в траншее возле Васи Рогова, который держал в руках простреленное знамя полка, и говорит:

— Возьми, товарищ сержант, знамя и плыви на тот берег… Больше держаться нечем… Приказываю спасти знамя, честь полка…

Парень вскочил на ноги, молча откозырял, сбросил почерневшую от пыли и пота гимнастерку, снял с древка полотнище, обмотал вокруг тела и, попрощавшись с товарищами, побежал к берегу. Мы стояли, пришибленные, и смотрели, как Васина голова мелькала среди волн.

Послышался грохот танков. Новая атака!.. Снаряды уже ложились совсем близко, и командир полка, не глядя людям в глаза, будто он был виновником всего этого горя, показывая на бревна, доски и бочки, валявшиеся на берегу, приказал переплыть всем на другой берег и собраться в станице Раздельной…

Люди бросились к реке, схватили, что попало под руку, и поплыли.

А у меня ноги подкосились. Я посмотрел на реку, и она мне показалась морем. Как ты его переплывешь? А еще я подумал, что придется сбросить с себя сапоги — не потащишь же с собой такой груз. И письмо, что я написал накануне жинке, промокнет…

И в тот момент, когда я задумался, слышу, как солдаты мне кричат:

— Папаша, чего ты стоишь, чего размышляешь? Не видишь разве, что немец нам на хвост наступает?..

И правда, мешкать нельзя было… Тут я почувствовал, как меня кто-то тащит за рукав. Оглянулся и вижу Данилу Лукача, моего старого друга. Он уже успел скинуть сапоги и держал в руках какое-то бревно. Потащил меня Данило к воде, и не прошло минуты, как мы с ним поплыли. Ясно, в другое время человек, который не особо-то хорошо плавает, ни за какие коврижки не решился бы переплывать Дон на таком дредноуте, как наш. А мы плывем… Держимся за бревно, болтаем ногами… Справа и слева наши хлопцы плывут — кто на ящике, кто на автомобильном скате, кто на досках… А немец уже заметил, что солдаты спасаются, и начал бить с берега из автоматов, минометов. Кто-то тонет, ругается, проклинает злодеев… Я тоже почувствовал, как меня что-то резануло, посмотрел на руку, а она в крови. Выпустил я из ослабевшей руки бревно и чувствую, как темнеет у меня в глазах, как тянет меня на дно. Но кто-то подхватил меня и поплыл рядом, подталкивает… Я увидел рядом с собой Данилу и двоих бойцов из нашей батареи…

Как мы добрались на другой берег, уж не скажу. Помню только, что ребята втащили меня в камыши, сняли с меня гимнастерку, перевязали какой-то тряпкой руку, потом выкрутили гимнастерку, натянули ее на меня и поставили на ноги.

Только пришел я немного в себя, слышу — вокруг снова рвутся снаряды. Это немцы наконец-то «штурмом» овладели высоткой, на которой наших уже и в помине не было…

Надо было уходить подальше. Собрав последние силы, поплелись мы с Данилой вперед. Уже подошли к дороге, где собирались наши ребята, как над головой раздался зловещий свист снаряда, и только успели мы упасть на землю, я услыхал истошный крик, затем стон.

Я поднял голову, оглянулся и в тучах пыли увидел бледное, искаженное болью лицо Данилы. Вся грудь в крови, одной ноги нет. Я подполз к нему и не узнал своего друга. Я снял ремень и хотел перевязать ему ногу, может, остановлю кровь. Но Данило из последних сил махнул слабеющей рукой.

— Прощай, друг… — промолвил он одними губами. — Умираю… Отомсти за меня… Если домой вернешься, скажи жинке… дочурке Оле скажи… деткам…

И он замолчал, только посмотрел на меня так печально и закрыл глаза… И я не сдержался, заплакал, как ребенок.

Какой человек погиб!.. Много друзей было у меня в жизни, а такого, как Данило Лукач, не было и уже не будет…

Мы с ребятами нашли старую ржавую лопатку, разрыли воронку и похоронили Данилу под старой вербой. Сделали на дереве глубокую зарубку. Живы останемся, вернемся и поставим здесь камень, напишем на нем, что за человек тут лежит…

Низко склонив головы, мы постояли над могилой боевого друга и молча двинулись дальше по донской степи.

Шли, смертельно усталые, а когда повернули к шоссейной дороге, то увидели нескольких наших солдат. Они тянулись за майором, который с трудом передвигал ноги… Сын заметил нас еще издали, но не остановился — то ли не узнал меня, то ли стыдился подойти. Командир без полка…

Как нам хотелось поскорее добраться до станицы и спать, спать, хоть бы сотни самолетов бомбили нас!..

Наконец мы подошли к большому саду, где уже собралось много бойцов. Туда держал путь и майор со своей группой. И вдруг мы увидели: кто-то бежит к нам, размахивая зеленой фуражкой. Мы остановились, не понимая, кто это сюда бежит и почему он так кричит. И что вы думаете, добрые люди? Это бежал сюда сержант Вася Рогов. Запыхавшись от быстрого бега, он остановился в нескольких шагах от майора и, подняв руку к козырьку, по всем правилам отрапортовал громко и взволнованно:

— Товарищ майор! Докладывает сержант Рогов. Ваш приказ выполнен… Знамя полка спасено!..

Он распахнул гимнастерку, вытащил шелковое полотнище и развернул его…

Все замерли, глядя на взволнованного сержанта. А сын мой, майор, молча подошел к парню, обнял его, прижал к себе, расцеловал, как брата, и сказал просто:

— Спасибо, Вася, спасибо, друг!.. Я знал, что не подведешь. Ты спас честь полка!.. Он будет жить, наш полк, если живет его знамя. Спасибо!..

И сын отвернулся, чтобы бойцы не заметили, как на его глазах заблестели слезы.

Ребята окружили Васю. Его обнимали, целовали, а он, смеясь, просил, чтоб не очень сильно тискали его, так как на реке его ранило и он еще не успел перевязать рану.

Я тоже подошел к нему, поцеловал и сказал:

— Молодец, Вася Рогов, спасибо тебе!.. А что касается твоей раны, то где-то недалеко должна быть девушка, которая тебя сразу вылечит…

И паренек весь просиял.

Ребята не сводили глаз со знамени. Сколько ран было на этом шелковом полотнище! Оно напоминало живое существо, из которого сочится кровь… И все вспоминали, как это знамя развевалось на высотке, где много часов подряд они