В декабре 1945 года разведка информировала советское руководство о высказываниях военного атташе США генерал-майора Фрэнка Нидхэма Робертса (1897–1975), который считал, что «война не должна откладываться, тем более что мы владеем величайшим оружием нашей эпохи — атомной бомбой, а русские нет». По словам Робертса, его точку зрения разделяло «высшее руководство США». От военных не отставали и дипломаты. Больше всех отметился «архитектор холодной войны» Джордж Кеннан, отправивший 22 февраля 1946 года из посольства США в Москве свою знаменитую «длинную телеграмму» объемом восемь тысяч слов, в которой подробно доказывалась невозможность сотрудничества с СССР и обосновывалась политика сдерживания.

Предшествовавший выступлению в Фултоне февраль 1946 года вообще стал определяющим месяцем. Двенадцатого числа госсекретарь Бирнс проинструктировал американского представителя в Вене, чтобы до австрийского правительства была доведена следующая информация: СССР является главным препятствием в достижении четырехстороннего соглашения. Спустя три дня Бирнс обвинил Москву в нарушении Потсдамских договоренностей относительно распространения деятельности Контрольного совета союзнических сил на Болгарию, Румынию и Венгрию. Еще через неделю глава Госдепа предложил оказать помощь правительству Ирана в переговорах с СССР относительно северных территорий. Пятого марта, когда Черчилль произносил свою речь в Вестминстерском колледже, Бирнс связался с Кеннаном и дал ему указание запросить у Советского правительства (согласно Ялтинским договоренностям) копии всех договоров, заключенных с восточноевропейскими странами. В тот же день Бирнс направил составленную в недружелюбных выражениях памятную записку представителю Болгарии в Вашингтоне. Также он направил протест Молотову в связи с экономическими требованиями Советского Союза к Китаю. Затем было обнародовано заявление, что полномочия генерала Макартура распространяются на все территории, где находились японские войска, в том числе на находящуюся под контролем СССР Маньчжурию. И наконец, все в тот же день — 5 марта — Бирнс направил в Москву протест относительно иранской проблемы с требованием незамедлительного вывода советских войск с северных территорий согласно англо-советскому соглашению. На следующий день внешнеполитическое ведомство США объявило, что тело скончавшегося в 1944 году в США турецкого посла будет доставлено в Стамбул на борту знаменитого линкора «Миссури» с входом последнего в Черное море.

США намного быстрее и тверже ослабевшей Великобритании определили расстановку сил в послевоенном мире, свое место под солнцем и главного стратегического противника. После поражения Германии, Италии и Японии они начали заполнять образовавшийся политический вакуум. В сферу их влияния стали попадать все больше стран, за исключением СССР, который превратился в «главную преграду на пути американской экспансии»*.

На фоне внешней политики США кулуарные и частные беседы Черчилля воспринимаются иначе. Особенно если учесть, что даже в резкой фазе своего антисоветизма он не переставал выступать за налаживание отношений с Москвой. «Мы должны быть готовы достигнуть более дружественных и доверительных отношений с Советской Россией», — наставлял он в ноябре 1945 года министра иностранных дел в правительстве Эттли Эрнеста Бевина. «Я всегда хотел, чтобы советское правительство сыграло одну из решающих ролей в восстановлении раздробленного мира», — заявил он в одном из своих пресс-релизов в конце октября 1946 года. В отличие от американских коллег, Черчилль прекрасно понимал, что в «случае возникновения какого-либо страшного раскола между западными демократиями и русским народом» человечество ожидает «мрачная судьба». Начиная с лета 1945 года своим главным стремлением он указывал «сохранение мира», которое нельзя обеспечить без восстановления отношений с СССР, включая вхождение Советского Союза в объединенную Европу.

Европа стала вторым направлением черчиллевской внешней политики. Уделив достаточно внимания разбору отношений с СССР, перейдем к анализу взглядов британского политика в европейском вопросе. Как и с предыдущей темой, в точке зрения Черчилля на послевоенную Европу осталось много противоречий и двусмысленностей. Чего только стоит факт, что и сторонники, и скептики евроинтеграции считают нашего героя своим духовным отцом. И самое интересное, что каждый из них прав по-своему.

В 1930 году Черчилль написал объемную статью «Почему бы не „Соединенные Штаты Европы“?», которая вышла вначале в The Saturday Evening Post, затем (в 1938 году) в News of the World, а также в сокращенном виде под названием «Великая большая идея» в John Bull. Это эссе примечательно своим началом, которое тем более удивительно, поскольку не содержит ни ожидаемого обоснования необходимости объединения Европы, ни перечня конкретных политических инициатив, ни состава организационных мер для реализации предлагаемой «большой идеи», ни даже объяснения самого термина «Соединенные Штаты Европы», авторство которого принадлежит Черчиллю. Вместо раскрытия всех этих важных тем автор предается общим рассуждениям об идеях, их живучести, долговечности и плодовитости. Он сравнивает идеи с искрами, которые могут либо погаснуть в безвестности, либо раздуть огонь новых свершений. Черчилль пытается обосновать тезис, что правота идеи еще недостаточна для ее долговечности.

Как расслабленному в библейском эпизоде у Овчей купели для исцеления недостаточно возмущения воды, ему нужна посторонняя помощь, чтобы кто-то опустил его в эту купель, так и идеям необходимы благоприятные условия, которые позволят поджечь сухой хворост в знойную жару и озарить окружающее пространство новым светом.

Не слишком ли отвлеченный характер носят подобные умозаключения? Возможно. Но, как и во многих великих делах и начинаниях, именно с идеи и необходимо начинать рассмотрение вопроса объединения Европы, поскольку, несмотря на то что само воплощение в жизнь этих воззрений принимало разные формы, мысль о единой Европе пережила века и эпохи. Ее отголоски можно найти и в Древнем Риме, и в империи Карла Великого, и в наполеоновской Франции. В XX веке существенный вклад в создание единого европейского альянса внес австрийский философ Рихард Николаус Куденхове-Калерги (1894–1972), основавший в 1923 году Панъевропейский союз. В отличие от предыдущих попыток объединения Европы на базе какой-либо страны, панъевропейское движение Куденхове-Калерги было направлено на процветание единой Европы с ее богатой культурой и огромными возможностями.

В Англии идеи Куденхове-Калерги ждал довольно прохладный прием. В 1920-е и 1930-е годы британские государственные деятели были сосредоточены на экономическом соперничестве с Францией, которое вместо горизонтальных связей, окутывающих всю Европу, приводило к созданию вертикальных связей, замыкающихся на Туманном Альбионе. Одним из немногих англичан, горячо поддержавших идеи Куденхове-Калерги, был Уинстон Черчилль. Нельзя сказать, что экономическое превосходство его страны не беспокоило потомка герцога Мальборо. Более того, он считал «высокое экономическое процветание» одной из основных «потребностей населения во всех странах». Просто появившиеся на горизонте и стремительно приближающиеся новые внешнеполитические угрозы волновали его гораздо сильнее. Да и сам он позиционировал себя, как «истинный европеец», и «почитал за возвышенный долг предпринять возрождение богатого творческого гения и восстановление подлинного величия Европы».