единая держава, разделившись на княжения. Всего десять лет понадобилось сыновьям, внукам и племянникам «царя русского», чтобы начать братоубийственную войну. Напрасно Ярослав уповал, что дети одной матери, в отличие от его братьев-соперников, избегнут ненависти друг к другу и смогут поддерживать мир, несмотря на то что в Полоцке сидел Всеслав Брячиславич, потомок Изяслава, старшего сына Владимира Святого, а в Ростове – Ростислав Владимирович, внук Ярослава от старшего сына, умершего при жизни отца и потому обойденного в завещании. Великий князь подразумевал, что Новгород останется во владении князя Киевского и будет управляться его наместником, что никогда не нравилось новгородцам. Земли на восток от Днепра, до Мурома и Тмутаракани, вроде бы зависели от князей черниговских. Однако в результате перетасовок Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье оказались в зависимости от князей переяславских. Якобы мудрый Ярослав не оговорил в завещании принадлежность многих русских земель, заложив возможности для княжеских ссор.

Внешняя угроза, которая, по мнению Ярослава, должна была укрепить братскую любовь суверенных князей, никогда не могла заставить их забыть своекорыстные интересы. Хотя за одно десятилетие по смерти Ярослава общие враги Руси сделали все, чтобы доказать князьям необходимость союза. На южнорусские степи надвигались полчища кочевников-кипчаков, или половцев. Первым признаком опасности стали нападения прежних союзников – торков, выбитых половцами со своих пастбищ и теснимых на запад. Зимой 1055 года Всеволоду Ярославичу пришлось защищать от них пограничную крепость Воинь. В том же году Всеволод встретился с передовой ордой половцев и заключил мир с их ханом Болушем. На этот раз половцы ушли.

Объединившись против торков, князья в 1060 году повели на юг на конях и в ладьях бесчисленное войско. Кочевники были разбиты «и перемерли в бегах, кто от стужи, кто от голода, иные от болезней». На освободившееся место пришли половцы. 2 февраля 1061 года хан Искал одолел выступившую против него дружину Всеволода. Необходимость объединения князей против нового, опаснейшего врага Руси стала очевидной. Они же беспечно воевали за Тмутаракань, захваченную Ростиславом Владимировичем, внуком Ярослава, у Глеба Святославича. Того самого, кто – уже после отравления Ростислава греком из Херсонеса – в 1068 году измерил ширину Керченского пролива: «мерил море по леду, от Тмутороканя до Корчева 14 000 сажен». И за земли современной Белоруссии – там Изяслав, Святослав и Всеволод изрубили мужей в Минске, поработив их жен и детей, и разбили Всеслава Полоцкого в жестокой зимней сече на реке Немиге. Всеслав бежал, но братья пригласили его на переговоры, целовав крест в его безопасности, захватили и бросили с двумя его сыновьями в Киеве «в поруб» – темницу, в которой, как известно по былинам, не раз сиживали Илья Муромец и другие русские богатыри.

Расплата за усобицу и клятвопреступление пришла в 1068 году. На Русь двигались орды кочевников. Трое князей – Изяслав, Святослав и Всеволод – соединили силы, чтобы встретить половцев на реке Альте. В излюбленном русами ночном сражении дружины, ослабленные братоубийством предыдущих лет, были разбиты, князья бежали и заперлись каждый в своем городе. Села и мелкие города впервые за долгое время подверглись всеобщему разорению.

В Начальном своде 1070‑х годов активный участник этих событий Никон Великий поместил рассуждение о том, что беда пришла не случайно. Усобица – наваждение дьявола, война же – справедливое наказание от Бога. «Наводит Бог, в гневе своем, иноплеменников на землю, и тогда, в горе, люди вспоминают о Боге. Междоусобная же война бывает от дьявольского совращения. Бог ведь не хочет зла людям, но блага; а дьявол радуется злому убийству и кровопролитию, разжигая ссоры и зависть, братоненавидение, клевету. Когда же впадает в грех какой-либо народ, казнит Бог его смертью, или голодом, или нашествием поганых, или засухой, или гусеницей, или иными казнями, чтобы мы покаялись». В чем провинились одержимые дьяволом князья, понятно. Но в чем виноват простой народ? В прегрешениях! В прелюбодействе и ложных клятвах, в обидах наемным работникам, сиротам и вдовам, в неправом суде. Особо беспокоило Никона язычество, все эти круглогодичные праздники с молениями об урожае и дожде, обращенные вовсе не к Богу и служителям его. Всё изобилие, проповедовал Никон, только от Бога, «но вы обрушили на меня слова ваши, говоря: “Ничтожен служащий Богу!”». Покайтесь, призывает он, и не будет вам погубления урожая градом и инеем, Бог даст «все просимое, и дождь ранний или поздний. И наполнятся гумна ваши пшеницею, а давила – вином и маслом» (хотя на Руси не выращивали виноград и оливки). Ведь мы «словом только называемся христианами, а живем, как язычники. Вот разве не язычески мы живем, если во встречу верим? Ведь если кто встретит черноризца, то возвращается, так же поступает и встретив кабана или свинью, – разве это не по-язычески? Это ведь по наущению дьявола держатся этих примет; другие же в чихание веруют, которое на самом деле бывает на здравие голове. Но дьявол обманывает и этими, и иными способами, всякими хитростями отвращая нас от Бога: трубами и скоморохами, гуслями и русалиями. Видим ведь, как места игрищ утоптаны, и людей множество на них, как толкают друг друга, устраивая зрелища, бесом задуманные, – а церкви пусты стоят… Потому и казни всяческие принимаем от Бога и набеги врагов».

Но народ, предпочитавший стоянию в храме песни, пляски и обряды плодородия с женами и девицами, на христианского Бога надеяться не стал. Сбежавшиеся под защиту стен Киева люди, видя, что князь Изяслав дрожит только за свою шкуру, устроили на торгу народное собрание – вече: «Половцы рассыпались по всей земле, выдай, князь, оружие и коней, мы еще побьемся с ними!» Народ сказал свое слово, князь не внял. Киевляне восстали, изгнали Изяслава и посадили на престол Всеслава Полоцкого, который был изменой захвачен Ярославичами, ослеплен и замурован в темнице. Начальный свод, а за ним «Повесть временных лет» красочно передают бытовые подробности, которые в будущие века станут в Киеве повседневностью.

С веча новгородцы пошли, разделившись, одни – на гору, на двор воеводы Коснячки, чтобы потребовать оружия, и затем к порубу Всеслава: «Пойдем освободим дружину свою из темницы» (как в былинах, когда надо было освободить заточенных князем богатырей!). «И разделились надвое: половина их пошла к темнице, а половина их пошла по мосту, эти и пришли на княжеский двор. Изяслав в это время на сенях совет держал с дружиной своей, и заспорили с князем те (киевляне), кто стоял внизу. Когда же князь смотрел из оконца, а дружина стояла возле него, сказал Тукы, брат Чудина, Изяславу: “Видишь, князь, люди расшумелись; пошли (воинов), пусть постерегут Всеслава”. И пока он это говорил, другая половина людей пришла от темницы, отворив ее. И сказала дружина князю: “Не к добру это; пошли к Всеславу, пусть, подозвав его к оконцу, пронзят мечом”. И не послушал