А может, и не так все было бы на самом деле. Может, не успокоился бы старый опытный вояка, пока однажды не встретил врага сильнее себя. Одно точно – истории о жизни чубовской рассказывать он любил и умел. Дом, который облюбовал Атаман, принадлежал златомостской семье: отец, мать, сынишка лет десяти да две дочки. Жили они на первом этаже, отдав второй и третий постояльцам. Жена хозяйничала на кухне, кормя всю шумную ватагу, муж ухаживал за лошадьми. А больше ничего гостям и не надобно. Были они в походе, а значит, по суровому сечевому закону за пьянство полагалась смерть. Так что особых хлопот хозяевам чубы не доставляли.

Не могли горожане понять только одного: зачем в прихожей, как называлась деревянная пристройка, каждую ночь бодрствовал кто-то из постояльцев, без брони, зато при полном оружии. Чаще всего это был страдающий бессонницей старый чуб. Сынишка их любил, когда все уснут, прокрасться мимо родительской спальни в прихожую. Дед не гнал его. Возможно, на каком-то хуторе у него подрастали такие же внуки. И мальчишка часто до утра слушал истории и байки, с каждым разом все лучше понимая чубовское наречие и грезя геройскими подвигами наяву, играл пистолем, которого старик предусмотрительно не заряжал. Ну а чуб, что ж, в компании всегда легче скоротать ночь – ведь пить нельзя, потому что, во-первых, он в походе, а во-вторых, на посту.

И в эту ночь мальчишка очень удивился, когда «дедушка чуб», как он называл того, кого уже считал своим лучшим другом, замолчал на полуслове, а потом вдруг отобрал у него оружие, достал из-под стола бочонок с порохом и мешочек с пулями, после чего начал заряжать пистоль.

– Дедушка чуб, дай еще поиграть, – жалобно попросил он.

– Ось що, онучэ, – старик не смотрел на мальца. Его взор был обращен на что-то за окном. – Нумо йды до батькив, розбуды йих, та пэрэкажы, що нэхай кращэ на стайни сховаются.

– Дедушка, а что случилось? – не отставал неугомонный пацан.

– Можэ, ничого, а можэ, щось щэ трапытся. Йды, хлопчэ. Тилькы спочатку ходы на другый повэрх, мойих хлопцив розбуды.

Чуб заряжал пистоль не глядя. Привычные к этому занятию руки все делали сами. А взгляд его был устремлен сквозь маленькое окошко, на улицу. Мальчонка посмотрел туда же. Ничего. Хотя нет, промелькнул какой-то силуэт.

– Швыдшэ! – прикрикнул чуб, и пацаненок юркнул за дверь и бросился по скрипучей лестнице на второй этаж.

Старик забил шомполом пыж, заткнул бочонок пробкой, взял со стола потухшую люльку, раскурил от свечи. Нимало не смущаясь близостью огня, подсыпал пороха на полку и взвел курок. Мальчишка чуть ли не кубарем скатился по лестнице.

– Дедушка чуб, они меня не слушают, послали знаешь куда.

– Знаю, хлопчэ, – ответил тот, и черты его лица затвердели. – Бижы до батькив.

Ребенок замер, не спеша исполнять приказ, и чуб, схватив его за плечо, грубо вытолкал за дверь. В глазах мальчика отразилось непонимание и обида. Но старику было не до церемоний. Выталкивая своего маленького друга, он услышал один за другим два удара в дверь. Он был стар, этот чуб. Он многое видел и слышал за свою жизнь. Знал он и то, как вилецкие егеря выламывают двери. Засов был железным, и два топора ударили разом, выбивая его крепления. Тяжелая полоса не удержалась в скобе и с глухим звуком упала на пол. Дверь распахнулась.

Два воина в чешуйчатых доспехах и островерхих венедских шлемах ворвались в прихожую, за их спинами маячило еще несколько человек. А сколько их собралось там всего, и не разглядеть. Венеды вдруг остановились. Путь им преграждал одинокий седой чуб. В правой руке он сжимал пистоль, и черный зрачок дула, казалось, смотрит каждому из двух первых смельчаков аккурат между глаз. Ногой он подтолкнул им навстречу небольшой бочонок. Левой рукой вынул изо рта трубку, выпустил облако дыма и произнес:

– На добранич, вильци.

Пистоль опустился и оглушительно грохнул. Прогремел первый раскат грома, а следом рванул бочонок. Небольшой бочонок, набитый под завязку лучшим порохом с разрыв-травой. Добротная бревенчатая прихожая разлетелась в щепки. Обрушилась часть прилегающей к ней каменной стены. Имперцев разбросало, словно игрушечных солдатиков, попавших под горячую руку капризного ребенка. Те, кто оказался ближе всех к дому, уже не встали. Остальным повезло больше. Некоторые поднимались, тряся головами, пытаясь избавиться от шума в ушах. Другие оставались лежать, не понимая, живы они или мертвы. Умирая, старик все же поднял тревогу и задержал врага, дав соратникам время проснуться и приготовиться к бою. Да только и штурмующие знали, с кем связываются. И в окрестных переулках скрывалась далеко не одна сотня отборных воинов.

– Вперед! – прозвучала команда, и к дому бросились свежие бойцы.

Тяжелая вилецкая пехота умела многое, в том числе и грамотно штурмовать дома. Каменные стены выстояли, а вот дверь перестала существовать. Только проход был завален остатками пристройки. Ратники набросились на эту преграду, словно муравьи. Пороховой дым не успел до конца рассеяться. Первые капли дождя зашлепали по улице, вымощенной камнем, а имперцы уже расчистили себе проход и ринулись внутрь.

Лестница пострадала незначительно. Как-никак основной удар приняла на себя дверь и стена. Десяток имперцев двинулся обыскивать первый этаж. Остальные устремились наверх. Конечно, наблюдатели давно выяснили, где разместились чубы, но ратники Императора были слишком опытны, чтобы допустить хоть малую возможность, что кто-то из них случайно мог оказаться внизу и в решающий момент ударить в тыл атакующим. Опасения их оказались напрасными. Сечевики поджидали их на втором этаже, все восемнадцать.

В этом доме общий зал располагался наверху. А уж из него можно было попасть в отдельные комнаты. Имперскую тяжелую пехоту встретила пустота, тишина и перевернутые столы. Первые ратники, взбежавшие по лестнице, остановились, сомкнули щиты, ожидая, пока поднимутся остальные. Никто не собирался соваться в комнаты чубов малыми силами. Имперцы действовали довольно быстро и потому вполне могли рассчитывать застать врага врасплох. В конце концов, они были всего лишь тяжелой пехотой, силой, которая способна сломать хребет любому войску в чистом поле, да и при штурме городов. Только сообразительности егерей им не хватало. А потому громкий крик «Вогонь!» стал для них полной неожиданностью.

Спросонья чубы успели только впрыгнуть в свои широченные шаровары. Единицам хватило времени натянуть сапоги, остальные шли в бой босыми и полуголыми, но оружие у каждого было под рукой: сабли наточены, пистоли заряжены. Чубатые воители появились перед имперцами словно из-под земли, вынырнув из-за перевернутых столов. Первый залп уполовинил авангард, второй поставил крест на надеждах имперцев решить все быстро и малой кровью.

– Риж, рубы!

– Сич!

– Смэрть загарбныкам!

Боевые кличи чубов слились в один жуткий вопль. Наверно, это было действительно страшно – полуголые люди, бросающиеся с саблями наголо на закованных в сталь отборных ратников Империи. Лязг клинков наполнил просторную комнату. Возможно, останься имперцев больше, они смогли бы, сомкнув тяжелые каплевидные щиты, остановить эту дикую лаву, сейчас же каждый дрался сам за себя. А в такой рубке строевой пехоте надеяться не на что. Жалкие крохи первого отряда отбросили на лестницу. Большинство отступить не смогло – погибло под безжалостными саблями.