— Благодарю тебя, Марк Порций Катон. Я проведу голосование по твоему предложению. Пять человек, находящихся под нашей охраной, следует немедленно казнить, а четверых других, которых ты назвал по имени, предать смерти немедленно, как только их поймают. Кто за смертный приговор, встаньте справа от меня. Кто против — слева.

Будущий старший консул Децим Юний Силан, муж Сервилии, взял в руки записку до того, как Цицерон предложил голосование.

Брут только что прибежал и сказал мне, что мой низкородный сводный брат Катон обвинил тебя в измене, признав при том, что не обладает никакими доказательствами! Мой самый дорогой и любимый человек, не обращай внимания! Это чистая злоба, потому что ты украл у него Атилию и наставил ему рога, не говоря уж о том, что, как я знаю, она сказала ему, что он — сущая pipinna по сравнению с тобой.

Помни, что Катон — не более чем грязь под ногами патриция. Он всего лишь потомок рабыни и вздорного старого крестьянина, который подлизывался к патрициям, чтобы его сделали цензором. Добившись своего, сладострастный старикашка намеренно губил столько патрициев, сколько мог. Наш нынешний Катон хотел бы вытворять то же самое. Он ненавидит всех патрициев, но тебя — в особенности. И если бы он знал, что существует между нами, Цезарь, он еще больше возненавидел бы тебя.

Будь смелым, не обращай внимания на вредный сорняк и всех его приспешников. Один Цезарь служит Риму лучше, чем полдюжины Катонов и Бибулов. Это могут подтвердить все их жены!

Силан смотрел на Цезаря с мрачным достоинством — больше никаких эмоций нельзя было разглядеть. Лицо Цезаря выглядело печальным, но сожаления в нем не было. Затем Силан поднялся и встал по правую сторону от Цицерона. Он не будет голосовать за Цезаря.

Немногие проголосовали за предложение Цезаря, хотя далеко не все встали и по правую сторону. Метелл Целер, Метелл Непот, Луций Цезарь, несколько плебейских трибунов, включая Лабиена, Филиппа, Гая Октавия, обоих Лукуллов, Тиберия Клавдия Нерона, Луция Котту и Торквата, стояли слева от Цицерона. Вместе с ними были около тридцати заднескамеечников. И Мамерк, принцепс Сената.

— Я заметил, что Публий Цетег — среди тех, кто голосует за казнь его брата, — сказал Цицерон, — и что Гай Кассий — среди тех, кто голосует за казнь его кузена. Почти единогласно.

— Негодяй! Он всегда преувеличивает! — проворчал Лабиен.

— А почему бы и нет? — спросил Цезарь, пожимая плечами. — Память коротка, а дословная запись склонна отражать такие заявления, как это, поскольку Гай Косконий и его писцы не захотят перечислять имена.

— Где записка? — спросил Лабиен.

— Она у Цицерона.

— Ненадолго! — сказал Лабиен, повернулся, подошел к старшему консулу с воинственным видом, выхватил у него записку и отдал Цезарю. — Вот, она принадлежит тебе.

— Прочти ее, Лабиен, — засмеялся Цезарь. — Не понимаю, почему ты не можешь узнать того, что знают уже все, даже муж этой женщины.

Люди рассаживались по местам, но Цезарь продолжал стоять, пока Цицерон не признал его право продолжить выступление.

— Почтенные отцы, вы показали, что девять человек должны умереть, — сказал Цезарь ровным голосом. — То есть, согласно аргументу, выдвинутому Марком Порцием Катоном, это наихудшее наказание, которое может наложить на преступника государство. В данном случае этого должно быть достаточно. Я хотел бы предложить остановиться на смертной казни. Не следует конфисковать имущество. Жены и дети приговоренных больше никогда не увидят мужей и отцов. И это тоже достаточное наказание за то, что они пригрели предателя на своей груди. По крайней мере, они должны иметь необходимые средства, чтобы жить.

— Мы все знаем, почему ты выступаешь за милосердие! — истошно завопил Катон. — Ты не хочешь брать на попечение этих беспризорников, троих Антониев и их мать-проститутку!

Луций Цезарь, брат «проститутки» и дядя «беспризорников», бросился на Катона с одной стороны, а принцепс Сената Мамерк — с другой. Бибул, Катул, Гай Пизон и Агенобарб кинулись защищать Катона. Замелькали кулаки. Метелл Целер и Метелл Непот присоединились к драке. Цезарь стоял, ухмыляясь.

— Я думаю, — сказал он Лабиену, — что должен попросить защиты трибуната!

— Как патрицию, Цезарь, тебе не положена защита трибуната, — серьезно отозвался Лабиен.

Не зная, как остановить драку, Цицерон решил прервать заседание. Он схватил Цезаря за руку и стал выталкивать его из храма Согласия.

— Ради Юпитера, Цезарь, иди домой! — умолял он. — Какой же ты можешь быть проблемой!

— Это как посмотреть, — сказал Цезарь, презрительно глядя на Цицерона и оставаясь стоять на месте.

— Иди домой, пожалуйста!

— Только если ты дашь мне слово, что конфискации не будет.

— Я с радостью даю слово! Только уйди!

— Я ухожу. Но обязательно прослежу, чтобы ты сдержал слово.

Цицерон победил, но та речь Цезаря все время вертелась у него в голове, когда он брел со своими ликторами и солдатами гарнизона к дому Луция Цезаря, где все еще находился Лентул Сура. Он послал четверых преторов, чтобы забрать Гая Цетега, Статилия, Габиния Капитона и Цепария, но чувствовал, что Лентула Суру он должен взять сам. Все-таки этот человек был некогда консулом.

Слишком ли велика цена? Нет! Как только изменники умрут, Рим сразу успокоится. Всякая мысль о восстании исчезнет. Ничто так не отпугивает, как казнь. Если бы Рим почаще прибегал к казни, преступлений было бы меньше. Они сами во всем признались, так что судить их — это напрасно тратить время и государственные деньги. Беда с судебным процессом заключалась в том, что на него легко оказать тайное давление, при условии, что кто-то готов вложить достаточно денег и потратиться на присяжных. Тарквиний обвинил Красса. И хотя по логике вещей Красc никак не мог принимать участия в заговоре — в конце концов, ведь это он первый предоставил доказательства, — семя было посеяно в голове Цицерона. Что, если Красc действительно был вовлечен, а потом передумал и умело организовал эти письма?

Катул и Гай Пизон обвинили Цезаря. И Катон — тоже. Ни у кого из них не имелось ни малейшего доказательства, и все они — непримиримые враги Цезаря. Но семя брошено. Что там говорил Катон насчет заговора Цезаря с целью убить Луция Котту и Торквата почти три года назад? Ходил такой слух. Впрочем, в то время также говорили, что виновным был Катилина. Луций Манлий Торкват доказал свое неверие в эти слухи, защитив Катилину на суде, когда того обвинили в вымогательстве. Тогда даже намека не было на Цезаря. И все же… Встречались случаи, когда римские патриции плели заговоры, желая уничтожить близких родственников. Например, тот же Катилина, который убил своего собственного сына. Да, патриции — это совсем другой народ. Патриции не подчиняются законам, кроме тех, которые они уважают. Вот, скажем, Сулла: первый настоящий диктатор Рима — и патриций. Лучше, чем все остальные. Определенно лучше, чем Цицерон, уроженец Арпина, чужак, презираемый всеми «новый человек».