но осуждает Николая I, находя, впрочем, смягчающие обстоятельства: «Император во многом виноват, он заблуждался, увлеченный гордым сознанием того огромного престижа, который внушал. Но в самых его ошибках были честные побуждения, были порывы благородные и великодушные, которых нельзя не признавать и которые оправдают его в глазах истории». И видя, как он сам казнит себя за ошибки, не может не сочувствовать ему: «Но больше всего сжимается сердце, глядя на государя. Когда он проходит через Арсенал, в его поступи, прежде такой твердой, эластичной, чувствуется подавленность. Его высокая фигура начинает сгибаться. У него какой-то безжизненный взгляд, свинцовый цвет лица, чело, еще недавно надменное, каждый день покрывается новыми морщинами, свидетельствующими об убийственных заботах, тяготеющих над этой гордой головой, ни перед чем доселе не склонявшейся… Говорили, что еще сегодня утром он плакал, узнав про измену Ганновера, обратившегося против нас. Вообще его нервы в самом плачевном состоянии. Видя, как жестоко он наказан, нельзя не жалеть его, а между тем приходится признать, что он пожинает то, что посеял. В течение стольких лет своего царствования он направлял всю внешнюю политику не столько в интересах своей родины, сколько в интересах якобы Европы, считая себя призванным защищать принцип порядка. Народы ненавидят его как представителя деспотизма, а государи, которых он защищал, заставляют его теперь дорого расплачиваться за самолюбие, уязвленное сознанием его превосходства».

И все ее надежды сосредотачиваются на наследнике: «Сегодня вечером великий князь прочел нам конфиденциальную корреспонденцию из Вены (вероятно, от Горчакова), представляющую очень умный обзор политического положения России в настоящее время и оканчивающуюся словами: “Нельзя понять современный кризис, если не отдавать себе отчета в том, что из него неизбежно должен вырасти новый мир“. — “Это именно то, что я думаю, — добавил великий князь, — и что говорил с самого начала войны”. Великий князь и великая княгиня продолжали разговор на ту же тему, выражая по всем вопросам дня такие мысли, каких бы сами они не допустили или во всяком случае не высказали полгода тому назад. Они говорили, что Россия никогда не будет у себя хозяйкой, пока не получит Дарданелл, что естественными союзниками России являются славянские народы, которые во что бы то ни стало нужно вырвать из-под ига Турции и образовать из них самостоятельные государства. Великая княгиня выразила сожаление, что в прошлом году, из опасения не иметь достаточно сил для их поддержки, был упущен самый благоприятный момент их вооружить, тогда как теперь, когда Россия имеет против себя всю Европу, этот благоприятный случай упущен и т. д. Оба с большой горечью высказывались по поводу политической системы, введенной Александром I на основах Священного союза, системы глубоко антинациональной, как показали последствия. Цесаревна прибавила, что ввиду невозможности для России чем-либо помочь славянам в настоящую минуту слишком поздно просить у них помощи, так как всякое восстание с их стороны будет немедленно подавлено Австрией, еще более страшной для этих народов, чем Турция. Великий князь добавил: “Мы не проявили достаточного национального эгоизма, но обстоятельства толкнули нас на правильный путь и доказали, до какой степени ложна и опасна была наша политическая программа”. Я была очень удивлена, услышав, что великий князь высказывается так определенно и откровенно в том смысле, в каком мыслят все просвещенные люди в стране, между тем, как такого рода убеждения были очень чужды правительственным сферам еще год тому назад. Когда разговор касается политики во время наших вечерних собраний, я никогда не упускаю случая довести до сведения великого князя и великой княгини мнения, которые мне приходится слышать в обществе и которые не всегда доходят до них, так как те, кто их окружает, или не разделяют этих мнений, или же боятся надоесть или раздражить, передавая то, что похоже на критику или на упрек. У меня этого страха нет, так как я уверена, что великий князь и великая княгиня знают, до какой степени я к ним привязана и что я решаюсь передавать им даже то, что им тяжело слышать, из желания им блага и славы».

Двор и, в первую очередь, Николай I, готовы наказать Австрию за такое предательство. Император писал князю Горчакову в августе 1854 г.: «Ничего доброго не ожидаю от Австрии, тем более что скоро наступит время, где нам необходимо будет требовать ответа от них за их коварство. Потому те должны быть так готовы, чтобы требуемый отчет в их мерзостях упирался бы на грозную армию, готовую их наказать».

Лишь ценой неимоверных усилий Нессельроде удалось уговорить монарха не вступить в войну еще и с Австрией. 7 сентября 1854 г. он представил Николаю доклад, в котором смело заявлял: «Государь, среди моих обязанностей есть одна, которую мне тяжелее всего исполнить: это представлять вниманию Вашего Величества мнения, которые могут не совпадать с Вашими идеями и взглядами. Я считаю, тем не менее, что я бы пренебрег всем, чем Вам обязан, совершил бы преступление пред Богом и своей собственной совестью, если бы в один из важнейших моментов Вашего царствования я бы не представил Вам абсолютно чистосердечно и без всяких недоговоренностей свои размышления…». И он напоминает, что Австрия состоит в соглашении с Пруссией, а та — с Данией и Швецией. Если Россия вступит с Австрией в войну, этим странам трудно будет сохранять нейтралитет, при всех симпатиях и родственных связях их монархов с Россией.

Однако он не смог спасти Россию от краха, и это тут же поставили ему в вину. 8 сентября 1854 г. русская армия потерпела поражение в битве на крымской реке Алме. Будущий свекор Анны Тютчевой Сергей Аксаков тогда писал: «Меня сокрушают наши дипломатические действия. Вся Россия признает Нессельроде заклятым своим врагом, и весьма многие называют его изменником. Я не разделяю последнего мнения, но скажу, что его дипломатические ноты до такой степени опозорили, осрамили нашу народную честь, что надобно много времени и много славных дел, чтобы восстановить ее». Анна, безусловно, разделяла это мнение. Возможно, отчасти разделял его и наследник.

Еще один из славянофилов, будущий председатель Славянского комитета, М.И. Погодин, будет писать, что политика Александра и Николая, которая принесла им право на «историческое титло европейского благодетеля», была в корне не верна, так как при этом возбудила против России «слепую ненависть народов и доставила ей черную неблагодарность государей». Он упрекает российское правительство в том, что оно молча сносит нападки в зарубежной прессе: «Наше молчание глубокое, могильное, утверждает их в нелепых мнениях. Они не могут понять, что можно было такие капитальные обвинения оставить без возражений, и поэтому считают