более чем какой-либо другой широко и глубоко демократичный, наивно и совершенно искренно претендовал на имя первого дворянина своей Империи и на роль представителя аристократического принципа. Он был тем, чем не хотел быть, и хотел быть тем, чем не был, но во всяком случае в его душе было что-то такое, что сделало его для России избранным орудием божьего благословения, а имя его не только навеки прославленным, но и возлюбленным даже теми, кто видел вблизи его слабости и недостатки».

Внимание Анны привлекает не только внешность цесаревича и цесаревны. Дочь своего отца, Тютчева приучена интересоваться политикой, но рассматривает ее, прежде всего, с точки зрения религии. Для нее война России с Турцией — это война Христа с Магометом.

«Большой парад гвардии в Петербурге. Войскам будет прочитан манифест по поводу объявления войны. Итак, война, несмотря на все усилия предотвратить ее! Император Николай имеет вид очень озабоченный, а наследник чрезвычайно грустен. По-видимому, мы не уверены в себе, опасаемся неудач, не чувствуем себя достаточно подготовленными. Но неудачи пробудят национальный энтузиазм, который еще дремлет, а когда вся Россия поднимется, она в конце концов восторжествует, как всегда. Молодежь с восторгом идет на бой».

Но это еще и война России за свое будущее, и зачастую — с собственными чиновниками, с эгоизмом аристократии, в том числе облаченной в военные мундиры. Той же осенью Анна пишет: «В дворцовой церкви служили молебен по случаю начала войны. При выходе из церкви государь обратился с речью к офицерам, присутствовавшим на церковной службе. Он сказал им, что гвардия пока не вступит в дело, но что, если обстоятельства этого потребуют, он сам поведет ее и уверен, что она покажет себя достойной этой чести. Наследник подошел к государю и произнес сакраментальное: “Рады стараться”, которое офицеры повторили хором. Государь обнял его. В этой маленькой сцене не чувствовалось ни малейшего одушевления или увлечения. Восточный вопрос — вопрос совершенно отвлеченный для ума петербургского, и особенно для ума гвардейского. Этот бедный ум, крылья которого постоянно обрезались, перед ним никогда не открывалось других горизонтов, кроме Марсова поля и Красносельского лагеря, не вырисовывалось других идеалов, кроме парадов и фойе оперы или французского театра. Как может ум, воспитанный на такой тощей пище, возвыситься до понимания крупных социальных и политических замыслов или воодушевиться идеей освобождения славянских народов и торжества православия? Нужно основательно растрясти наше общество, перевернуть его вверх дном, прежде чем идеи такого порядка смогут проникнуть в тупые мозги петербургских гвардейцев».

В октябре 1853 г. англо-французская эскадра входит в Проливы, но русская эскадра под командованием вице-адмирала П.С. Нахимова в ноябре разгромила турецкий флот при Синопе. Нам уже известно, как отреагировала Европа на эту победу русского флота.

В начале нового 1854 г. в столицу приходит известие о том, что в ночь с 3 на 4 января английские и французские флоты вошли в Черное море. Анна обсуждает это с цесаревичем: «Я спросила великого князя, почему мы не обращаемся с призывом к христианскому населению, находящемуся под игом магометан и ожидающему только одного слова России, чтобы восстать против своих угнетателей. Он мне ответил, что этого еще нельзя сделать, что до тех пор, пока наши войска не перешли через Дунай, невозможно организовать движение и что оно ни к чему не приведет. Этот ответ успокоителен, так как в публике существует уверенность, что император Николай не хочет пользоваться помощью христианского населения Турции против султана, чтобы не поколебать принципа подчинения законной власти, которого он сам является первым защитником…».

В то же время она замечает, что «Великий князь слишком привык к сдержанности, чтобы позволить себе высказать подобное мнение, если бы его не разделял государь».

Что же думает о Константинополе Николай I? Анна пишет о его втором сыне Константине, племяннике и тезке Константина Павловича: «Он мог бы, может быть, осуществить в своем лице мечты Екатерины II относительно его дяди, но в наше время взгляды на внешнюю политику в высших сферах очень изменились, и сам государь говорит, что по отношению к Константинополю он подобен тому господину, который, примеряя слишком узкие панталоны, сказал: “Если я и влезу в них, то в них не останусь”».

В конце марта русские войска переходят Дунай. Но летом войскам приходится отступить к Пруту.

Анну (как, вероятно, и императора) все больше тревожит, что Россия в этой войне осталась без союзников. Запись от 1 марта 1854 года: «У императрицы читается курс русской истории неким профессором Арсеньевым… По окончании императрица удалилась на 1/4 часа в свой кабинет, и, когда она вышла оттуда, я слышала, как она сказала цесаревне, что хорошие известия из Пруссии подтверждаются и что Пруссия сохранит нейтралитет. Так мы еще должны быть благодарны за то, что эта Пруссия, которая обязана России самым своим существованием, не пользуется положением, в котором мы находимся, затравленные Европой, как медведь в берлоге, и не нападает нам в спину! Мы должны быть благодарны, что наши так называемые друзья не проявляют по отношению к нам величайшего предательства! Австрия прислала через Мейендорфа новый проект соглашения с Турцией все в том же духе и такой же неприемлемый. А затем они нам скажут: “Мы сделали все, что от нас зависело, чтобы устроить ваши дела. Вы не захотели”. И нападут на нас».

Анну глубоко ранит позиция других европейских держав, которую она расценивает как предательство: «Ходит слух, что 9 апреля нового стиля Австрия и Пруссия подписали протокол, в котором они гарантируют неприкосновенность Турецкой империи и проектируют союз четырех западных держав с целью заставить Россию вывести войска из княжеств. Австрия понемногу раскрывает свою двойную игру мнимого приятеля, но что другое можно было от нее ожидать? Вадим Блудов приехал из Вены. Он говорит, что там свирепствует антирусское озлобление. Эрцгерцогиня София без всякого стеснения провозглашает в императорских салонах во всеуслышание, что Россия ослаблена, что она напугана, что стоит только немного надавить и она пойдет на все уступки. Вот какова эта Австрия, ради спасения которой император Николай несколько лет тому назад бросился в непопулярную войну и которая при первом внутреннем осложнении может быть опять спасена только вмешательством России! Тем не менее слепая и роковая злоба, которую она к нам питает, сильнее в ней чувства самосохранения».

Приходят известия о том, что английская эскадра обстреляла Одессу, приходят известия о гибели светских знакомых и друзей. Летом англичане, французы и турки высаживаются в Крыму. Начинается осада Севастополя. Теперь уже и Анна, хотя и с тяжелым сердцем,