Надлом рос…

Возможно, надломом, а одновременно — и внутренним, тщательно скрываемым возмущением англосаксами, объясняется то, что именно летом 1822 года, 1 августа, он в рескрипте на имя управляющего министерством внутренних дел графа Кочубея повелел: «Все тайные общества, под какими бы именами они ни существовали, как-то масонских лож или другими, закрыть и учреждение их впредь не дозволять: всех членов этих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут…»

Александр знал явно многое — в том числе и о том, из чего вскоре составится выступление декабристов. В 1823 году он отставляет и Кочубея, масонского функционера, и ещё ряд сановников-масонов…

Но сил и уверенности это ему не прибавляет.

КОНЕЦ 1822 года царь провёл в Вероне на четвёртом и последнем дипломатическом конгрессе Священного союза, проходившем с 20 (по новому стилю) октября по 14 декабря. Историки сообщают, что там он необъяснимо часто и странно уединялся, был меланхоличен, чем удивлял Меттерниха, и даже вроде бы признавался тому, что хотел бы отречься…

Ещё бы! Ведь уже тогда ему пришлось фактически аннулировать свой «американский» Указ, Полетика вёл невесёлые переговоры с янки, а Веронский конгресс как раз и был посвящён делам «американским». Англосаксы — идеологи убийства его отца — готовились торжествовать и в Южной Америке, и в Северной. «Знаток России» — Адамс-младший уже готовил для президента Монро «его» послание конгрессу, и идеи будущей антирусской доктрины Монро уже витали над Вероной и над царём.

Надлом разрастался и подходил всё ближе к сердцу… Возможно, именно с досады на всё происходящее он и поддался тогда на провокацию Шатобриана с его проектом о спасении в том или ином виде юрисдикции испанской короны над землями Южной Америки.

Александр не мог не понимать, что ничем путным и конкретным эта затея с испанскими американскими колониями, чьё стремление к независимости подогревалось англосаксами, не закончится. Но, весьма вероятно, не смог отказать себе в горьком удовольствии хотя бы позлить и попугать англосаксов, хотя бы — призраком новой европейской коалиции уже не против наполеоновской Франции, а против англосаксонского союза…

В 1820 году бездетный средний брат Константин, главнокомандующий Польской армией, женился морганатическим браком на шляхтянке — графине Иоанне (Жанетте, Ирене) Грудзинской, получившей титул княгини Лович. В манифесте от 20 марта (1 апреля) 1820 года Александр объявил, что члены императорской семьи, вступающие в брак с лицами невладетельной крови, лишаются права на русский престол. И 14 января 1822 года Константин в письме брату-императору от своих прав отрёкся.

Бездетный Александр закрепил это положение в секретном манифесте от 16 августа 1823 года, где наследование передавалось их младшему брату Николаю. Однако факт этот царь скрыл почти от всех (вначале, возможно, даже — от Николая), лишь надписав на пакете, переданном митрополиту Филарету: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия(жирный курсив мой. — С.К.)».

Вначале был один этот пакет — для Филарета, но митрополит, посвящённый в секрет (собственно, он-то манифест и составлял), резонно удивился: Москва если и столица, то лишь древняя, восшествие на престол происходит в Петербурге… И по совету (а возможно, и настоянию) Филарета копии манифеста были направлены в Государственный совет, Святейший синод и Сенат.

Бо`льшую часть 1822 года Александр особенно много кочует по Европе: Вильна, Варшава, Вена, Верона… Этому обстоятельству он и обязан оценкой — «кочующий деспот». Однако с лета 1823-го и в 1824 году он много ездит по России… Так, лишь с 16 августа по 24 октября 1824 года он объехал Пензу, Тамбов, Самару, Симбирск, Оренбург, Уфу, Златоустовские заводы, Пермь, Екатеринбург, Вятку и Вологду…

С учётом версии о «Кузьмиче» всё это выглядит как некое освоение «топографии» его будущих странствий по России уже в качестве частного лица, как знакомство с Россией в будущих чисто практических целях.

Весной 1824-го в Петербурге была подписана капитулянтская русско-американская Конвенция. И в то же примерно время царь говорит князю Иллариону Васильевичу Васильчикову: «В глубине души я не был бы огорчён, если бы смог освободиться от короны, которая ужасно давит на меня».

А 7 ноября 1824 года в столице произошло очередное страшное наводнение — то самое, описанное Пушкиным в «Медном всаднике». Как только вода спа´ла, Александр отправился в Галерную гавань, прошёл в плачущую толпу, глядя на разрушения, плакал сам… И в ответ на чей-то вздох из толпы: «За грехи наши Бог нас карает», пробормотал: «Нет, за мои»…

20 ноября скончался доверенный любимец — граф Фёдор Петрович Уваров, командир гвардейского кавалерийского корпуса, вместе с атаманом Платовым отличившийся при Бородино рейдом в тыл противника, а потом — в боях под Вязьмой и Красным…

В Париже умер король Луи XVIII. Хоть и никчемный был монарх, но тоже — часть жизни. А 13 (13!) декабря шестидесяти лет от роду скончалась баронесса Варвара-Юлия Криденер (Крюденер), достаточно долгое время бывшая настолько близкой (на почве общих мистических склонностей) к Александру, что они проводили в беседах наедине долгие часы. Баронесса даже заявляла, что это якобы она вдохновила царя идеей Священного союза…

Весьма вероятно, что погружённого в себя царя эта смерть именно 13 числа не просто сильно ударила, но прямо-таки оглушила! Ведь царь, по словам его биографа и двоюродного внука великого князя Николая Михайловича, с 1821 года часто пребывал в состоянии психоза (Николай Михайлович употреблял и ещё более жёсткое слово «маразм»)…

Так заканчивался год 1824-й…

16(28) ФЕВРАЛЯ 1825 года была подписана уже русско-английская Конвенция по Тихому океану… И она была ещё более обидной, ещё более унизительной, чем русско-американская Конвенция. А весной 1825 года царь сообщает приехавшему в Петербург принцу Оранскому о твёрдом желании оставить трон и уйти в частную жизнь. Ужаснувшийся принц старается отговорить его от этого намерения.

Надлом проходит уже по самому сердцу. И 1(13) сентября 1825 года Александр навсегда уезжает из столицы. Как пишет один из «негативных» исследователей версии о старце Кузьмиче — Г. Василич, «отъезд совершился при совершенно исключительных обстоятельствах». И они были действительно исключительными… Царь отправился вначале один, без свиты, из Каменноостровского дворца. В полпятого утра коляска, запряжённая тройкой, остановилась у ворот Александро-Невской лавры. В сюртуке без шпаги, в шинели, в фуражке, Александр прошёл в ворота, приложился к кресту, окропился святой водой, принял благословение митрополита Серафима, приказал запереть за собой ворота и направился вдоль длинного ряда монахов в утопавшую во мраке соборную церковь, где была ярко освещена только рака Александра Невского.

Началась долгая молитва…