Он не встал. Пол тоннеля обжигал ему щеку, грудь и живот, но у него не было сил, чтобы подняться. Оставалось только сгореть. Боль была невыносимой. Шакал с нетерпением ждал, когда его бездыханное тело уйдет в темноту, где он перестанет чувствовать боль. Впереди из тоннеля донесся стук. Падали камни. Хорошо. Его раздавит и засыплет. Что бы ни случилось – это будет конец. Стук нарастал, его было слышно сквозь грохот, он становился громче и ближе.

Ритмичный.

Шакал уже чувствовал его грудью – стук сливался с биением его сердца. Сердце. Копыта. По тоннелю раздалось визжащее эхо. Шакал поднял голову: он узнал этот звук.

Очажок.

Свин остановился прямо перед ним – Шакал не видел его, но слышал, чуял его запах. Сухое рыло, пульсирующее от затрудненного дыхания, ткнулось в его руку. Нет! Шакал попытался его отогнать, сказать, чтобы уходил обратно, но от языка в его пересохшем рту не было никакого толку. «Поворачивайся! Беги!» Свин снова взволнованно завизжал – тоже хрипло и слабо. «Черт, Очажок, ты умираешь! Уходи!» Но свин оставался на месте, подталкивая его клыками, стараясь подцепить его руку, заставить встать. Шакал поднял руку, ухватил варвара за гриву – и ощутил сухую, ломкую щетину. Затем сделал на собой усилие и забрался в седло.

Очажок тотчас повернулся и помчался прочь.

Лежа на шее своего свина, Шакал ощущал, как мучительный жар обливает его со всех сторон. Очажок бежал по тоннелю, который пересекал несметное число раз. Меха его легких с каждым разом раздувались все тяжелее. Шакал чувствовал, что его зверь слабел. Ездок слабо протянул руку к свинодергу, инстинктивно давая варвару команду сбавить ход, но Очажок только мотнул головой и фыркнул, не послушавшись. Каждый его вздох, перемежающийся со слабыми визгами, был отчетливо слышен. Опыт Шакала говорил ему, что зверь под ним был уже мертв. Полуорк кричал в тлеющую гриву любимого свина, когда перед ним возникло пятнышко света – и оно становилось все крупнее по мере того, как зверь громыхал по тоннелю. Выпрыгнув в расшатанные, покореженные ворота, Очажок вынес Шакала наружу, а когда приземлился – его ноги подкосились. Не в силах удержаться, Шакал вылетел из седла и упал в арку сторожки. Очажок завалился на бок в двух шагах от него. Шакал пополз к нему, глядя, как туловище зверя вздымается от последних вздохов. Ему хотелось только дотянуться до него и положить руку на прощание.

Но он не успел.

Шакал прополз последний, невыносимо короткий отрезок пути, положил голову на рыло Очажку и заплакал от бессильной ярости.

Вверху сторожка издала стон. На него осыпался небольшой каскад пыли и крошек известки: камни в арке держались все слабее. Шакал поднялся на колени, затем сел на корточки, ухватил Очажка за бивни и потянул из-под сторожки, не останавливаясь, пока они не оказались от нее на безопасном расстоянии. Встав на колени перед мертвым зверем, он смотрел, как стены Горнила рассыпаются на мелкие кусочки.

Когда над горизонтом взошло солнце, Шакал все еще был там с горьким ощущением своей вернувшейся странной силы. Он сидел на своем месте и когда на него упала тень и плечо сжала сильная рука.

– Прости меня, брат.

Шакал испытал облегчение, положив ладонь на тяжелые, крепкие пальцы, но глаза поднял неохотно – он боялся того, что может там увидеть. И через секунду увидел.

Над ним стоял Овес, перепачканный сажей и немного осунувшийся, но в остальном такой же, как всегда. Шакал протяжно выдохнул.

– Из-за Ваятеля я думал, что у тебя чума, – сказал он.

– Не у меня. – Овес помрачнел.

От его скорбного тона Шакал разом очнулся из забытья.

– А у кого тогда?

Овес кивком позвал его за собой. Шакал встал на ноги и двинулся за трикратом по дороге от Горнила, где они нашли Блажку и Серых ублюдков. Все сидели верхом и ждали. Красный Коготь, Кул’хуун, Хват, Дуболом и Заноза были с ними. Рядом в кустах собрались жители Отрадной – за ними присматривали сопляки. Все выглядели грязными и встревоженными: одни наблюдали за бушующим Горнилом, другие избегали смотреть в ту сторону. Сам Шакал уставился на знакомую фигуру, которая стояла в окружении копыта и держала в руках сверток, завернутый в одеяло.

Берил смотрела, как он приближается к ней, а когда подошел – отвернула одеяло, чтобы он увидел. Это был Пролаз, маленький трикрат из приюта. Он спал у Берил на руках и, когда Шакал на него посмотрел, слабо заскулил, чуть сдвинув бровки. Его круглое личико румянилось, а на шее появились гнойнички.

У Шакала упало сердце, и он в ужасе посмотрел на Берил.

– Я… я не понимаю. Как?

Впервые в жизни он увидел, как стойкость смотрительницы дала слабину, которая грозила ее сломить. С ее дрожащих губ слетел едва слышный шепот.

– Этот… туман. Он вошел в комнату. Он был такой быстрый, и… я подумала, он сразу же умрет. Но он не умер. Шакал… он даже не проснулся.

– Капитан Игнасио был с ней, Шак, – тихо добавила Блажка, сидевшая на свине и все слышавшая. – Он сказал Берил, что Ваятель хотел защитить их с мальчиком.

– Штукарь хотел передать чуму трикрату, – проговорил Шакал, стиснув зубы, и провел большим пальцем по лбу Пролазы.

– Когда я ушел в Страву, в Горниле остался только он, – произнес Овес хрупким голосом. – Это моя вина.

Берил бросила на сына тяжелый взгляд.

– Я тебе уже говорила: это на совести вождя. Вождя и чародея.

– Ваятель мертв, – сообщил Шакал, не обращаясь ни к кому конкретно. Он не мог отвести взгляда от несчастного мальчика. Если бы он знал, куда перейдет чума, ни за что не стал бы пытаться ее изгнать. Что бы ни говорила Берил, чувство вины могло убить Овса.

– Что с Игнасио?

– Он убежал, когда в комнату проникла чума, – ответила Блажка, избавляя Берил от необходимости это пересказывать. – Заставил сопляков опустить Свиной гребень, взял своих кавалеро и ускакал.

– Тогда мы и попали внутрь, – вставил Хват.

– Новенькие чертовски помогли нам всех вытащить, Шак, – заметил Гвоздь, стараясь, чтобы это прозвучало обнадеживающе.

– Спасибо от нас всех, – произнес Шакал.

– Это было для нас честью, – ответил Красный Коготь, но его лицо выражало глубокое сожаление. – Вы все можете укрыться в Пучине, если пожелаете.

Шакал с благодарностью кивнул.

– Штукаря видели? – спросил он Блажку, но та лишь поджала губы и покачала головой.

– Я выслежу его, – Шакал поклялся Берил. – Мы заставим его это исправить.

Ей хотелось верить ему, видел Шакал, но отчаяние слишком укоренилось в ней и укреплялось всякий раз, когда она смотрела на дитя, которое держала на руках.

В утреннем воздухе раздался шум. Слабый, но продолжительный, он привлек всеобщее внимание.

– Это… голос, – заметил Мед, сосредоточенно щурясь.