Ее щеки вспыхнули предательским румянцем.

– Я не могу… – пробормотала она. – Не могу сказать об этом в доме. Он все слышит.

В этот момент угрозы и страхи разом потеряли для него всякий смысл. Дарт забыл об Общине, удильщиках и смертельной опасности, довлеющей над безлюдями. Он мог думать только о словах Флори, наблюдая, как решительность в ее глазах тает.

И тогда к нему пришла безумная идея.

– Я знаю одно тайное место. – В пригласительном жесте он протянул ей руку и увлек за собой.

Прежде чем она поняла его намерения, Дарт распахнул дверцу гардероба, втолкнул Флори прямо в ворох платьев, а затем нырнул следом.

– Здесь опасно, – выдохнула она встревоженно, когда дверцы захлопнулись, погрузив их в кромешную тьму. Словно в подтверждение ее слов платья заколыхались на вешалках. Безобидно, но весьма красноречиво. Будь у них головы, согласно бы закивали.

– Зато нет ушей и глаз. Можешь говорить и делать что угодно. Безлюдь не узнает. Здесь хозяйка Дора, так что…

Он не успел договорить. Его слова растворились на губах Флори. Их прикосновение было невесомым, будто бы случайным, но, когда она прильнула к нему, обвивая руками его шею, поцелуй стал настоящим. Дарт подался вперед, оттесняя ее вглубь шкафа, ряды платьев сомкнулись вокруг и поглотили их.

Внезапно он ощутил, как Флори напряглась, и отступил, судорожно соображая, что сделал не так. Оторвавшись от нее, он увидел, что наряды вокруг колышутся с тихим шелестом, словно кроны деревьев, потревоженные ветром. Они первыми почуяли, что в комнату кто-то вошел.

– Флори, ты здесь? – позвала Офелия. Даже если бы эта вездесущая мышка заглянула в шкаф, то увидела лишь пестрый занавес из платьев и не заметила, что за ним прячутся двое.

Флори дернулась на зов, но Дарт остановил ее. После всего, что они пережили, и перед тем, что им предстояло испытать, он безмолвно просил еще немного времени, чтобы побыть с ней наедине. Они затаились в шкафу, будто дети, которые играли в прятки и не хотели попасться.

Услышав, как дверь за Офелией закрылась, Дарт облегченно выдохнул. Ему показалось, что платья сделали то же самое: опали и снова расслабленно повисли на деревянных вешалках. Он склонил голову и застал Флори врасплох, поцеловав в изгиб ключицы, там, где заканчивался ворот. Она вздрогнула, но не отстранилась. Такая нежная, трогательная и трепетная.

– Я скучал по тебе, – прошептал он.

– И я думала о нас… с тех пор, как нашла письмо, которое ты мне так и не отправил.

– О нет, – обреченно простонал он, пожалев, что не сжег его сразу. – Ты прочитала весь этот бред?

– Оно прекрасно. От первой до последней строчки.

От этих слов сердце заколотилось как бешеное. Он поцеловал ее, чувствуя ее руки на своей коже: они едва касались лопаток, спускались по позвоночнику, очерчивали границу брюк и вызывали мысли о продолжении. Он будто бы оказался внутри сна – одного из тех, что донимали хмельного.

Он оторвался от ее губ и горячо выдохнул:

– Подожди, я ослаблю ремень.

– Что?

– Твои руки…

– Здесь. – Флори приложила свои ладони к его пылающим щекам. Но прикосновения под рубашкой никуда не исчезли, наоборот, стали еще настойчивее и смелее.

Он резко отпрянул и, провалившись сквозь ворох ткани, спиной врезался в дверцы шкафа, и они тут же распахнулись. Дарт грохнулся на пол вместе с платьем, брыкаясь и пытаясь избавиться от рукавов под своей одеждой. Флори выскочила следом, чтобы помочь, но быстро поняла, что с таким противником Дарт справится сам.

Оторвав платье от себя, он скомкал его и швырнул обратно в гардероб. Дверцы захлопнулись, будто рот, получивший лакомство. Следом раздался легкий щелчок замочного механизма. Дора проводила гостей. Он знал, что ее радушие недолговечно и будет длиться до тех пор, пока карманы не опустеют. Как и все духи-лауру, населявшие некоторые безлюдей, Дора принимала подношения. Дарт раскладывал лавандовое печенье однажды, когда надеялся уговорить хозяйку шкафа отдать одно из платьев для Флори. Дора не уступила, но, памятуя угощение, проявила небывалую доброту, пустив их к себе.

– Кажется, Дора питает к тебе особый интерес, – едва сдерживая хохот, сказала Флори.

– Это не смешно, – пробурчал Дарт, поднимаясь на ноги.

Мир за пределами шкафа был холодным и чужим. Свет лампы, горящей под потолком, раздражал глаза, уже привыкшие к темноте, а воздух казался колючим и стылым.

Он попытался обнять ее, но Флори не поддалась и легонько оттолкнула его от себя.

– Не дразни безлюдя!

Вторя ее словам, что-то наверху зловеще затрещало. Кажется, дом предупреждал, что может обрушить им на головы потолок, если они не одумаются.

Как послушный лютен, Дарт скользнул за дверь и облегченно выдохнул.

Теперь ничто не омрачало мыслей о ней. Флори вымещала из его памяти все дурное и заменяла собой. Отныне звук приютской колыбельной связывал его с часами, которые она подарила. Осколки разбитой кружки не вонзались под кожу, а напоминали о первом поцелуе на кухне. Теснота шкафов больше не пугала, а вызывала волнующие воспоминания о минутах близости. Боль, страх и отчаяние, которые он копил в себе с детства, растворялись в прошлом и выцветали, будто рисунки на старых обоях. На смену этому приходили совсем другие чувства и воспоминания – Флори заполняла их все.

Если что и могло исцелить Тринадцатого, то она. Впервые Дарт позволил себе подумать о том, что и без силы лютена у него есть шанс.

К дому Прилс они пришли уже ночью, когда время для вежливых визитов давно прошло. Оказавшись у двери, Дарт нервно пригладил волосы, надеясь сойти за серьезного человека, вызывающего доверие.

Их встретила экономка с бледным, трагическим лицом. Прижав руки к груди, она выдохнула:

– Вас не иначе как Хранитель послал.

Оба опешили и не сразу нашли что ответить. Экономка тем временем шагнула за порог и беззвучно закрыла за собой дверь.

– Вы должны помочь госпоже, – зашептала она, и на ее лбу пролегла глубокая морщина.

– Что случилось, Долорес? – спросила Флори.

– Он ее поколотил. Снова. – В блестящих глазах мелькнул страх, и она прикрыла рот ладонью, будто бы уже сожалела о том, что проговорилась.

– Кто-то из Общины?

– Да что вы такое говорите, нет! Нет! – Долорес всплеснула руками и тут же обернулась через плечо, будто опасаясь, что их подслушивают. Когда она заговорила опять, голос стал еще тише и нервознее: – Прилс. Узнал, сколько денег она истратила на благое дело, и взбеленился. Я его никогда таким не видела. Это был сущий кошмар. Госпожа