— А у нас «Дополнительные льготы для медсестер».

— Наши читатели любят медсестер, — заметил Макалвой.

— Наши читатели могут сколько угодно любить медсестер, — Армстронг начал листать газету, — но если вы вдруг не заметили, «Глоуб» поставил эту же историю на седьмую полосу. Мне абсолютно ясно, даже если это не ясно вам, что наших читателей больше интересуют поп-звезды и скандалы.

— Именно эта звезда, — возразил Макалвой, — никогда не входил в первую сотню топ-звезд. К тому же наркотики — это громко сказано. Он просто выкурил косячок у себя дома. Будь он известным, «Глоуб» написала бы его имя в заголовке. У меня весь стол забит этим хламом, но я не хочу оскорблять наших читателей публикацией этого дерьма.

— Теперь, по-видимому, придется, — повысил голос Армстронг. — Попробуем для разнообразия сразиться с «Глоуб» ее же оружием. Может, сделай мы это раньше, мне не пришлось бы искать нового редактора.

На мгновение Макалвой лишился дара речи.

— Я вас правильно понял? Я уволен? — тихо проговорил он.

— Наконец-то до вас дошло, — хмыкнул Армстронг. — Да, вы уволены. Новый редактор будет назначен в понедельник. Освободите свой стол к вечеру.

— Могу я надеяться, что проработав десять лет редактором этой газеты, я получу пенсию в полном объеме?

— Вы получите не больше и не меньше того, что вам положено по закону, — рявкнул Армстронг. — А теперь убирайтесь из моего кабинета.

Он свирепо смотрел на Макалвоя, ожидая, что тот выдаст одну из своих знаменитых тирад, но уволенный редактор просто развернулся и без единого слова вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Армстронг проскользнул в соседнюю комнату, вытерся полотенцем и сменил рубашку. Она была точной копией прежней, так что никто не заметит.

Вернувшись к себе, Макалвой быстро ввел в курс дела своих ближайших соратников. Он рассказал им, чем кончился разговор с Армстронгом, и посвятил их в свой план. Несколько минут спустя он в последний раз занял председательское место на редакционном совещании и стал изучать список статей, претендовавших на первую полосу.

— У меня есть сенсация для завтрашнего номера, Алистер, — произнес чей-то голос.

Макалвой посмотрел на редактора политического отдела.

— Что ты задумал, Кэмпбелл?

— Член городского совета от партии лейбористов в Ламбете объявила голодовку в знак протеста против несправедливой жилищной политики нынешнего правительства. Она черная и безработная.

— Звучит неплохо, — кивнул Макалвой. — У кого-нибудь еще есть материалы на первую полосу?

Он медленно обвел взглядом комнату, но все молчали. Наконец он обратил внимание на Кевина Рашклиффа, к которому за весь месяц ни разу не обратился.

— Как насчет тебя, Кевин?

Замредактора сидел в углу комнаты. Он заморгал, не в силах поверить, что редактор обращается именно к нему.

— Ну, я несколько недель работаю над статьей о личной жизни министра иностранных дел, но пока она выглядит неправдоподобной.

— Набросай слов триста на эту тему, а юристы решат, сойдет ли нам это с рук.

Некоторые старые работники беспокойно заерзали на своих стульях.

— А что случилось с той статьей об архитекторе? — осведомился Макалвой, по-прежнему обращаясь к своему заместителю.

— Вы ее зарезали, — удивленно посмотрел на него Рашклифф.

— Она показалась мне скучноватой. Ты не мог бы ее чуть-чуть оживить?

— Как скажете, — еще больше удивился Рашклифф.

Поскольку Макалвой никогда не брал в рот ни капли до сдачи номера в печать, кое-кто из присутствующих решил, что он заболел.

— Ладно, значит решено. Материал Кевина пойдет на первую полосу, а Кэмпбелла — на вторую. — Он сделал паузу. — Мы с женой сегодня идем на Паваротти, поэтому я оставляю газету на Кевина. Справишься? — повернулся он к своему заместителю.

— Конечно, — кивнул Рашклифф, радуясь, что к нему наконец-то относятся как к равному.

— Значит, договорились, — заключил Макалвой. — А теперь все за работу.

Тихо переговариваясь между собой, журналисты потянулись к выходу из кабинета редактора. Рашклифф подошел к столу Макалвоя и поблагодарил его.

— Не за что, — махнул рукой редактор. — Знаешь, возможно, это твой шанс, Кевин. Ты наверняка в курсе, что я сегодня встречался с хозяином. Он хочет, чтобы мы сразились с «Глоуб» их же оружием. Именно так он и сказал. Постарайся, чтобы в завтрашнем «Ситизене» чувствовалась твоя рука. Я же не вечно буду сидеть в этом кресле, как ты понимаешь.

— Я постараюсь, — заверил его Рашклифф и вышел из кабинета. Если бы он немного задержался, он мог бы помочь редактору собрать вещи.

Через некоторое время Макалвой неторопливо шагал в сторону выхода. Он останавливался и разговаривал с каждым сотрудником редакции, которые попадались ему на пути. Он со всеми поделился, что они с женой давно мечтали послушать Паваротти, и если его спрашивали, кто будет вечером сдавать номер в печать, он всем отвечал, даже швейцару. Более того, он дважды уточнил у швейцара время, прежде чем направиться к ближайшей станции метро, понимая, что уже не может воспользоваться служебной машиной.

Кевин Рашклифф пытался сосредоточиться на статье для первой полосы, но его постоянно дергали, требуя поставить визу на тот или иной материал. Некоторые заметки он просто не успел проверить. Когда он наконец сдал номер в печать, в типографии его отчитали за задержку, и он был счастлив, что первый выпуск вышел из-под пресса за несколько минут до одиннадцати.

Пару часов спустя Армстронгу позвонил Стивен Халлет и прочитал ему первую полосу.

— Почему ты не остановил тираж, черт тебя дери? — вскипел Армстронг.

— Первый выпуск я увидел только после того, как он поступил в продажу, — ответил Стивен. — На первой полосе должен был стоять материал о члене городского совета Ламбета, которая объявила голодовку. Она черная и…

— Плевать мне, какого она цвета, — заорал Армстронг. — О чем думал Макалвой?

— Макалвой не подписывал ночной номер в печать.

— Тогда какой идиот это сделал?

— Кевин Рашклифф, — ответил адвокат.

Этой ночью Армстронг не смог уснуть. Как и большинство редакций на Флит-Стрит, которые отчаянно пытались связаться с министром иностранных дел и его подружкой-манекенщицей. К утру выяснилось, что он даже не знаком с нею.

Все говорили только об этой истории, поэтому почти никто не заметил небольшую заметку на седьмой полосе «Ситизена» под заголовком «Карточные домики». Автор утверждал, что муниципальные дома, построенные по проекту одного из ведущих британских архитекторов, все время рушатся. В редакцию доставили письмо от адвоката, в котором говорилось, что сэр Ангус никогда в жизни не проектировал муниципальные дома. Адвокат приложил к письму текст опровержения, которое он хотел увидеть в следующем номере газеты, а также указал сумму, которую следует внести на счет любимой благотворительной организации архитектора в качестве возмещения ущерба.