— Почему вы так решили?

— Плачет.

— Нет, не поругались, скорее наоборот.

— Странная молодежь пошла… — все с той же неспешностью протянул капитан. — Кстати, не заметили, что там на дороге случилось, вроде как что-то взорвалось.

— Ничего не видел, — ответил Северин, возможно, с излишней поспешностью.

— Странно… И звука не слышали? Сильный взрыв был.

— И звука не слышал. А когда это было? — Северин уже весь подобрался.

— С четверть часа.

— Как же я мог услышать? Я тогда где был!

— Где?

— Ох, далеко.

— И машин подозрительных по пути не встречали?

— Машины как машины, у них на лобовом стекле не написано, что бандитские.

— Странно, а вот мимо меня ни одной за это время не проехало. Праздник, все уже за столом сидят. Даже спросить не у кого. Значит, ничего не видели, ничего не слышали. Что ж, поезжайте, коли так, только вы уж поосторожнее, видик у вас того … нехороший.

Северин поспешил отъехать, но уже метров через сто привалился к обочине.

— Ну что ты, что ты? — он принялся поглаживать по голове, по плечам зарыдавшую в голос Наташу, приговаривая: — Все уже позади. Все прошло. Все пройдет. Это шок. Это реакция после шока.

— Это я во всем виновата, — в который раз всхлипнула Наташа.

— Мы оба виноваты, никто ни в чем не виноват, главное, что все закончилось.

— Я не о том, я о взрыве, это я его прокляла, я пожелала ему быть разорванным на мелкие кусочки, вот его и разорвало.

— Ты же умная девочка, ты же понимаешь, что твое проклятие тут ни при чем, взрывают не слова, а бомбы, и ставят бомбы человеческие руки, и кнопку они нажимают. Заранее ставят, твои слова запоздали. Ты просто произнесла то, что носилось в воздухе.

До последней фразы Северин не особо вдумывался в то, что он говорил. В таких стрессовых ситуациях важен непрерывный поток слов и тон, ласковый и в то же время уверенный. У каждого в запасе есть свой набор утешительно-подбадривающих фраз, который при необходимости подкорка услужливо выдает на-гора и, если нужно, запускает по кругу, как заезженную пластинку. Последней произнесенной фразы в арсенале Северина не было, не могло быть в его четком, конкретном, рациональном, сугубо материальном обиходе, он так никогда не выражался. Но именно эта фраза донеслась до сознания Наташи, и она как-то на удивление быстро успокоилась.

— Ты, наверно, прав, ты несомненно прав. Я с первой минуты ощутила в этом доме ауру преступления. Не давнего преступления, да и не было там раньше ничего подобного, дом как дом, новодел, а преступления будущего, готовящегося. В этом доме замышлялось и готовилось преступление, именно что взрыв. Это носилось в воздухе, явственно, как запах. Я никогда такие проклятия не посылала — чтоб тебя на мелкие кусочки разорвало! Понимаешь, никогда, мне такое в голову не проходило, не могло прийти!..

— Понимаю, понимаю, — успокоительно сказал Северин и тут же доказал, что миг понимания давно миновал, уцепившись за привычное слово «запах», он спросил: — А ты не могла почувствовать запах взрывчатки?

— А она пахнет? — удивленно спросила Наташа.

— Конечно, если собаки ее находят.

— Но они, наверно, знают, как она пахнет.

— Да, конечно, — рассеянно сказал Северин, думая уже о другом, — ты говоришь, что преступление готовилось в доме, но ведь в момент взрыва в доме никого не было!

— Никого, кроме нас, — подтвердила Наташа.

Мысль, наверняка чрезвычайно умная, мелькнула в его голове и тут же бесследно исчезла, потому что он, пригнувшись к девушке, вдруг увидел в зеркале заднего вида страшное мужское лицо. Волосы всклокочены, в подглазьях чернота, сливающаяся с бровями в круг, как на фотографии того злополучного орла, и нос такой же, как у орла, хищный, заострившийся, глаза кажутся огромными, потому что зрачки сжаты в булавочную головку, щеки запали, натянув кожу на скулах, лишь вокруг рта какая-то нездоровая одутловатость, будто нарочно для того, чтобы подчеркнуть глубину стекающих от крыльев носа морщин.

Северин быстро обернулся назад. Там никого не было. Он испытал не облегчение, разочарование. Значит, это все-таки он. То-то капитан смотрел как-то странно, мягко говоря. Северин перевел взгляд на Наташу. Она выглядела как всегда, разве что чуть бледной и осунувшейся, в далекие времена это бы даже назвали интересным, прическа если и пребывала в некотором беспорядке, то в таком, что достигается искусными стараниями хороших мастеров, даже недавние бурные рыдания оставили лишь легкую припухлость век, да и та быстро спадала, согретая сиянием ясных, лучистых глаз.

«Эх, недаром ее Биркин княжной назвал! — подумал он. — Вот так и должна проявляться порода!»

«Какая порода! При чем здесь порода? — раздался внутренний голос. — Это — молодость!»

— Иди к черту! — зло сказал Северин.

— Это ты кого так? — спросила Наташа.

— Да так, одного ехиду. Ладно, пора ехать. Куда?

— Домой, ко мне. Я ужасно устала.

— Мигом долетим!

— Не надо лететь, прошу тебя.

Москва, 8 мая 2005 года, пять часов дня

Северин стал перестраиваться, чтобы свернуть с Рублевского шоссе в Крылатское и через Нижние Мневники и улицу Народного Ополчения выскочить напрямую к Соколу, но Наташа вдруг крикнула в самое ухо: «Ты куда! Нам прямо!» «Хорошая девочка! Другая бы за руль схватилась», — подумал Северин и покорно двинулся прямо, дорожное столпотворение не лучшее место для споров, лишь затормозив у первого, засветившегося красным светофора, он спокойно заметил:

— Так было намного короче, а теперь через Садовое, большой крюк плюс возможные пробки, хотя какие сегодня пробки, — примирительно добавил он.

— Зачем нам на Садовое? — удивленно спросила Наташа. — Мы же ко мне едем. Это все время прямо. Уже недалеко.

Несколько часов назад Северин неожиданно для себя открыл, что у Наташи есть другая семья, что ж, есть, должно быть, и другой дом, это уже не открытие, простое следствие, чему тут удивляться? И дому он удивляться не стал, что он, не видел его, что ли, тысячу раз видел, десятки тысяч раз видел, проезжая по Кутузовскому проспекту, да и нет в нем ничего особенного, обычный сталинский ампир, ничем принципиально не отличается от биркинского, разве что чуть-чуть, в деталях. Вот, например, шлагбаум на въезде во двор, но это сейчас многие ставят.

Охранник, сытая харя, с пренебрежением смотрит на его старушку-трудягу. Ну, он ему сейчас задаст! Но Наташа уже выпархивает из машины, что-то кричит охраннику, приветливо машет рукой, тот радостно улыбается, будто его стольником одарили, и тут же услужливо поднимает шлагбаум, делает широкий приглашающий жест, не сводя с Наташи вожделеющего взгляда.