Но разве может что бы то ни было сравниться с чудовищной высотой орбитальной башни! Кому не доводилось, вопрошал Бикерстафф, стоя у подножия какого-нибудь исполинского здания и взглянув вверх, испытать кошмарное ощущение, что оно вот-вот опрокинется и упадет? Теперь представьте себе, что это самое здание тянется вверх и вверх — сквозь облака, сквозь ионосферу, мимо орбит космических станций, в черноту космоса, вверх и вверх, пока не преодолеет значительную часть расстояния до Луны! Несомненный инженерный триумф — и столь же несомненное психологическое фиаско. Не исключаю случаев сумасшествия среди тех, кто просто приблизится к этому сооружению. И совершенно уверен, что лишь единицы вынесут истязание вертикальным подъемом сквозь пустоту — двадцать пять тысяч километров до первой остановки на промежуточной станции!

Мне скажут, что самые обыкновенные люди поднимаются в космических кораблях до той же высоты и много выше, но это не довод. В корабле ситуация принципиально иная, так же как и в обычном самолете. Нормальный человек не испытывает головокружения даже в открытой гондоле воздушного шара, плывущего в нескольких километрах над землей. Но подведите того же человека к краю обрыва такой же высоты — и понаблюдайте за ним внимательно!

Несхожесть реакций объясняется просто. Человек, сидящий в корабле или в самолете, физически никак не связан с землей, а потому и психологически обособлен от твердой почвы, оставшейся далеко внизу. Он больше не боится упасть — и отдаленные, игрушечные ландшафты, на которые он никогда не посмел бы взглянуть с высокого утеса, перестают пугать его. Спасительной физической обособленности от земли — вот чего будет не хватать пассажирам космического лифта. Беспомощно прижатые к отвесу гигантской башни, они все время будут сознавать свою связь с землей. Кто может гарантировать, что человек способен выдержать такое испытание в здравом уме, без анестезии? Что скажет по этому поводу доктор Морган?..

Доктор Морган все еще обдумывал, что сказать, — все ответы, приходившие в голову, были не слишком вежливыми, когда экран засветился снова: кто-то вызывал его. Он нажал клавишу «Прием» и в общем-то не удивился, увидев Максину Дюваль.

— Ну, Вэн, — заявила она без предисловий, — что вы намерены предпринять?

— Руки чешутся, но не думаю, что надо лезть в драку с этим идиотом. Между прочим, у вас нет подозрения, что его бредни подсказаны какой-нибудь из космических транспортных организаций?

— Мои сотрудники уже проверяют это предположение. Если они докопаются до чего-нибудь, я дам вам знать. Лично я думаю, что он действует по собственной инициативе, — узнаю неповторимый почерк. Но вы не ответили на мой вопрос.

— Я и сам еще не решил, что делать. Пытаюсь для начала хотя бы закончить завтрак. А что вы посоветуете?

— Самую простую вещь. Устройте демонстрацию. Как скоро вы можете ее организовать?

— Если все пойдет по графику, лет через пять.

— Это нелепо… Ведь первый трос уже протянут…

— Не трос — лента.

— Не придирайтесь к словам. Какую тяжесть способна выдержать эта ваша лента?

— У земной поверхности — не более пятисот тонн.

— Что и требуется. Предложите Доналвду Даку прокатиться.

— Я не в состоянии гарантировать его безопасность.

— А мою? Мою безопасность вы гарантируете?

— Вы шутите!

— В столь ранний час я всегда говорю серьезно. И к тому же давно пора предложить телезрителям новый репортаж о башне. Макет капсулы очень мил, но, увы, неподвижен. Зрители предпочитают действие, и я, признаться, тоже. Во время нашей последней встречи вы показывали мне чертежи вагонеток, предназначенных для персонала и способных перемещаться вверх и вниз по тросу, — простите, я хотела сказать — по ленте. Я забыла, как вы их называете…

— Паучки.

— Спасибо. Совершенно очаровательное название. Вот вам и возможность, немыслимая ни в какие прежние времена. Впервые в истории можно неподвижно висеть высоко над атмосферой и любоваться Землей далеко внизу. Это, разумеется, не идет ни в какое сравнение с видом за окнами космического корабля, и я хотела бы первой описать небывалое ощущение. И одновременно подрезать крылышки Дональду Даку.

Морган выждал целых пять секунд, глядя Максине прямо в глаза, прежде чем поверил, что она и впрямь не шутит.

— Я еще понял бы, — произнес он уныло, — если бы с таким азартным предложением выступила девчонка-журналистка, едва вступившая в борьбу за место под солнцем и отчаянно жаждущая сделать себе имя. Как ни жаль портить блистательную карьеру, но ответ будет однозначно отрицательным.

Телекомментатор номер один уронила несколько энергичных слов из тех, какие не часто звучат в эфире по каналам общего пользования, тем более из уст женщины.

— Прежде чем я удавлю вас, Вэн, вашей собственной супернитью, объясните мне: почему?

— Если с вами что-нибудь случится, я себе никогда этого не прощу.

— Не лейте крокодиловы слезы. Естественно, моя преждевременная гибель обернулась бы трагедией для вас и вашего проекта. Но я и не подумаю пускаться в это путешествие до тех пор, пока вы не проведете необходимых испытаний и не убедитесь, что я буду в полной безопасности.

— Все равно это будет похоже на трюк.

— Как говаривали в Викторианскую, а может, в Елизаветинскую эпоху: ну и что?

— Послушайте, Максина, эдак вы прозеваете какую-нибудь действительно сенсационную новость, вроде того, что Новая Зеландия погрузилась на дно морское. Ваше предложение весьма великодушно, и я от души благодарю вас.

— Доктор Вэнневар Морган, я вас раскусила. Я знаю, почему вы отвергли мое предложение. Вы не пускаете меня первой, потому что хотите быть первым сами.

— Как говаривали в Викторианскую эпоху: ну и что?

— Сдаюсь. Но предупреждаю, Вэн: как только ваши паучки научатся бегать, я свяжусь с вами опять.

Морган покачал головой.

— Извините, Максина, но у вас нет ни единого шанса…

Из монографии ««Звездоплан» и боги» (2149 г.):

«Ровно восемьдесят лет назад автоматический робот-разведчик, известный как «Звездоплан», вторгся в Солнечную систему и провел свой исторический, хотя и краткий, диалог с человечеством. И мы впервые достоверно узнали то, о чем подозревали всегда: что люди — не единственная разумная раса во Вселенной и что в звездных далях есть более древние и, вероятно, более мудрые цивилизации.

Казалось, после встречи со «Звездопланом» уже ничто на Земле не будет как встарь. Но как это ни парадоксально, во многих отношениях все осталось по-прежнему. Человечество также занято повседневными заботами — в сущности, теми же, что и ранее. Часто ли мы задумываемся о том, что создатели «Звездоплана» — «островитяне» — уже двадцать восемь лет как осведомлены о нашем существовании и что почти наверняка через двадцать четыре года мы начнем получать от них первые прямые сообщения? А что, если, как считают некоторые, «островитяне» уже летят к нам с визитом?