Варвара тихо смеется.

– Хоть на тебе поглядеть – проста, как курица, а глаз все одно лисий, с секретом, потому – порода ваша такая…

Он подался к ней и поцеловал в губы. Варвара ударила его кулаком, вскочила:

– Как щелкану-то по морде по голой, мазурик!

Глядя на нее с простодушным удивлением, он протянул ей нож и палку:

– На, вдарь, – тоскливо сказал он, – полюбилася ты мне, девка.

Слышно было, как вода бурлит в ручье.

– Я ж те куры строю! – Он скорчил гримасу и развязно, как приказчик, сказал: – Ежели не изволите отвечать на мою пламень по всей форме, ужо мне известно, как скончать эвту постылую существованья!

Они смеялись, глядя друг на друга.

– Дай укусить.

Помедлив, она протянула ему грушу.

– Не так… – Он усмехнулся.

Она откусила кусок и высунула его в зубах. Они стали целоваться. Он шептал, смеясь:

– Зубы-то зачем счепила? Раствори вороты да язычок не прячь… Вишь, ловкая! Скоро смекнула…

Варвара тихо прыскала, отворачивала лицо, когда он щекотал ей ухо, потом стала забываться.

В глазах ее отразилось изумление, сменившееся испугом, она страстно закричала так, что девочка проснулась и заплакала. Александр отлетел, она кинулась к Палашке:

– Здеся мамка, здеся, не пужайся! Золотце мое, красавица мамкина…

Они бродят по ярмарке среди толпы. Оглушительно тарахтит музыка, со звоном несется карусель. Палашка поднимает крик, тыча пальцем в лошадок.

– Почем? – спрашивает Александр у карусельщика, достает медяки. – Эхма, была не была! На пару чаю хватить, да мне на косушку… Гуляй, Палашка!

Он сажает девочку на коня, наказывает крепко держаться. Под гром музыки Палашка, вся сжавшись от страха, пролетает мимо. Варвара не сводит с него влюбленных глаз.

– Батюшка у нас был на деревне, – рассказывает она. – Отец Илья, дюже ласковый. Мы с маманей к ему на поденку ходили. Cо скотиной уберемся, полы помоем, а уж в палисадничку самовар… Сидим с маманькой, чаю пьем, сколько хочим, и никто нас не забижаеть… Благодать! – Она опускает глаза. – Соскучился ты со мной…

Александр ухмыляется:

– Погоди, дай опохмелиться…

Они идут дальше. Здесь стоят хохлацкие возы, запряженные волами, груженные арбузами, дынями, кукурузой, баклажанами. В рядах жарится, шипит мясо, горами навалены огурцы, капуста, пшеничные хлебы.

– Опохмелюся и на сборную частю пойду, – говорит Александр. – Уж так надо…

Она шагает молча, глядя под ноги.

– Мало мине, мало… Ишо бы надо покрепче вдарить.

– Ай бредишь?

– По греху и расправа.

– Какой грех-то, где грех? – Он останавливается.

– Дак венчанная я… – горько улыбается Варвара.

– Что ж, что венчанная? Сама пречистая Иосифу обручёна была, а принесла от Духа Свята…

Она испуганно крестится:

– Чего брешешь? Бог накажеть…

– Накажеть – на то его святая воля…

Увидев вывеску трактира, Александр оживился:

– А я чаю – нету никакой вины. Все одного отца дети. Али господу веселей, ежели ты с тоски вянешь?

Слышится крик и улюлюканье. Толпа гонится за девчонкой-нищенкой. Зажав в ладони рыбину, она мчится вдоль рядов, ловко уворачиваясь от преследователей.

– Держи воровку!

Краснорожий мастеровой, колдовавший над телегой, выпрямился, привлеченный шумом. Девчонка оглянулась на бегу и врезалась ему в брюхо. Он упал, она полетела на него, послышался звон разбитого стекла.

Из трактира вывалилась компания мужиков поглазеть на происшествие. Истошно вопит нищенка. Александр морщится, беспомощно оглядывается на Варвару.

– Затопчуть, окаянные… – бормочет он. – Чисто собаки…

Он бросился в толпу. Варвара услышала его крик:

– Православныя!

На мгновение Варвара увидела окровавленное лицо нищенки, выпученные глаза. В рот ей запихивали кусок мыла, она судорожно икала.

– Хватай их, ребята, одна шайка!

Александру удалось вырвать девчонку, он загораживал ее, отталкивая чьи-то руки.

Варвара видела, как сзади него вырос краснорожий мастеровой. Мутный недоумевающий взгляд его шарил по толпе, он взмахнул рукой, в которой блеснул железный шкворень.

Варвара вскрикнула.

– Варькя, ты, што ль? – окликнули ее. – А мы с Крячихой приехали… Наших-то никого не видала?

Перед ней стояла Домашка, рядом с ней сгибался под тяжестью мешков ее муж Игнаха Слизень. Варвара тупо посмотрела на Домашку и отвернулась.

Толпа растаяла, появился городовой. Вокруг него стояло несколько зевак, сиделец в кожаном фартуке что-то объяснял ему, встряхивая рыбиной. Нищенки нигде не было видно, пропал и мастеровой.

Темное пятно расплылось на дорожной пыли вокруг головы Александра.

На рассвете Варвара идет по пустынной дороге.

Поля тонут в тумане. Она прислушивается – где-то журчит ручей.

Она спускается к берегу, укладывает на землю пехтерь со спящей Палашкой. Скидывает рубаху и юбку, забирается в воду. Она трет подмышки, грудь, спину, погружает лицо в воду. Выходит на берег, отжимает волосы.

За поворотом дороги открывается хутор. Туман редеет, клочья его поднимаются к небу. Варвара останавливается, увидев, что лошадь бродит по усадьбе. Она вытаскивает Палашку из пехтеря и пускается бежать.

Дым – а не туман – стелется по двору. Курится крыша шалаша над землянкой. На месте новой избы торчит закопченная труба печи. Бледным пламенем догорает на земле крыша сарая, искры вспыхивают в головнях.

На почерневшей траве посереди пепелища, раскинув руки, храпит Иван. Лицо его в саже, волосы и брови опалены, на лбу сочится ссадина. Варвара трясет его, кричит. Палашка плачет.

Иван открывает глаза, налитые кровью, бессмысленно смотрит на Варвару и, пробормотав ругательство, валится как подкошенный.

Землянка залита непривычно ярким светом – низкое закатное солнце светит в провалы крыши. В горнице беспорядок, следы пожара. Под лаптями Ивана хрустит битое стекло.

Варвара с Палашкой на руках стоит у печки, глядя, как Иван засовывает в мешок рубанок и стамески. Он берет каравай хлеба, режет пополам. Втискивает топор за подпояску, вешает на плечо связанные сапоги.

Варвара с Палашкой смотрят вслед Ивану, уходящему по дороге. У поворота он оборачивается. Варвара едва различает вдали темный силуэт на светлой дороге.

И Ивану видны только смутные очертания бабы с ребенком у ограды, белое пятнышко платка на Варваре и синее на Палашке.