Не прошло и нескольких месяцев, как я записал на свой счет третью неудачную попытку активизировать скрытые возможности режима. Поставленный перед суровым выбором, я решил перейти в наступление. Всего через пять дней после речи перед гауляйтерами я добился от Гитлера своего назначения руководителем восстановления всех городов, пострадавших от бомбардировок. Таким образом, я получил полномочия в сфере, гораздо более близкой моим противникам, включая Бормана, чем многие проблемы, связанные с войной. Некоторые руководители уже думали о восстановлении этих городов как о своей важнейшей задаче на ближайшее будущее, но указ Гитлера ясно продемонстрировал, что подчиняться им придется мне.

Это назначение нужно было мне не только как средство в борьбе за власть. Над пострадавшими городами нависла еще одна угроза, которую я намеревался предотвратить: гауляйтеры видели в разрушении городов шанс сровнять с землей исторические здания, значения которых не могли оценить. Мне уже приходилось наблюдать проявления этой тенденции. Однажды я с гауляйтером Эссена смотрел с высокой террасы на руины пережившего бомбежку города. И вдруг гауляйтер вскользь заметил, что, раз уж кафедральный собор поврежден, его можно снести, чтобы он не мешал модернизации города. Бургомистр Мангейма умолял меня помочь предотвратить уничтожение выгоревшего Мангеймского замка и развалин Национального театра. Я узнал, что и в Штутгарте сгоревший дворец собирались снести по приказу местного гауляйтера[207]. Во всех этих случаях гауляйтеры руководствовались одним и тем же лозунгом: «Долой замки и церкви; после войны мы построим свои собственные памятники!» В этом отношении к памятникам старины проявлялся не только комплекс неполноценности партийных функционеров. Как объяснил мне один из гауляйтеров, оправдывая отданный им приказ об уничтожении монумента, замки и церкви прошлого – цитадели реакции, стоявшей на пути нашей революции. Подобные замечания свидетельствовали о фанатизме, свойственном партийным вождям в период борьбы, но, как я полагал, растерянном за годы пребывания во власти – годы компромиссов и уступок.

Я же придавал такое огромное значение сохранению исторического облика немецких городов и разумной политике реконструкции, что даже во время коренного перелома в ходе войны, в ноябре – декабре 1943 года, разослал письма всем гауляйтерам, в которых сформулировал отличные от своих же предвоенных принципы: отказ от претенциозности и излишеств и разумная трата средств; особое внимание строительству широких магистралей для избавления городов от транспортных пробок; масштабное жилое строительство; расчистка старых городских кварталов, возведение деловых городских центров[208]. Я уже не думал о монументальном строительстве, потеряв к нему всякий интерес – возможно, как и сам Гитлер, ибо он выслушал мою новую концепцию без единого возражения.

В начале ноября 1943 года советские войска приближались к Никополю, центру добычи марганцевых руд. В это же время произошел курьезный инцидент: Гитлер повел себя точно как Геринг, когда тот приказал своим генералам докладывать заведомо лживые сведения.

Мне позвонил чрезвычайно взбудораженный начальник штаба ОКХ Цайтцлер и сообщил, что только что жестоко повздорил с Гитлером. Гитлер, по его словам, требовал перебросить все имеющиеся дивизии на оборону Никополя, ибо без марганца война будет быстро проиграна. Мол, через три месяца Шпееру придется остановить все военное производство, так как у него нет запасов марганца. Цайтцлер не просто жаловался, он просил у меня помощи. По его мнению, настал момент начинать отступление, а не бросать в бой свежие войска: отступление – наш единственный шанс предотвратить новый Сталинград.

Услышав это, я немедленно вызвал Рёхлинга и Роланда, наших экспертов в области металлургии, чтобы прояснить ситуацию с марганцем. Безусловно, марганец – один из важнейших компонентов высококачественной стали, однако после телефонного звонка Цайтцлера у меня не осталось сомнений в том, что так или иначе, но марганцевые шахты в Южной России для нас потеряны. На совещании я получил на удивление благоприятную информацию и 11 ноября информировал Цайтцлера и Гитлера по телетайпу: «Имеющихся в рейхе запасов марганца достаточно на одиннадцать – двенадцать месяцев даже при соблюдении нынешнего технологического процесса. Имперская сталелитейная палата гарантирует, что, даже если Никополь будет потерян, применение других примесей позволит растянуть запасы марганца на восемнадцать месяцев без нанесения ущерба выпуску стратегических сплавов»[209]. Более того, я с полной ответственностью мог утверждать, что даже потеря соседнего Кривого Рога, ради удержания которого Гитлер намеревался провести крупномасштабное сражение, мало повлияла бы на выпуск стали в Германии.