эмиграции, японцы дали им возможность направить своих людей в отряд для подготовки из них младших командиров. Восемь человек представляли партию фашистов (А. И. Бердник, Ю. Е. Витвицкий, И. И. Приказчиков, Г. В. Шехерев, И. И. Якуш и др.), четверо — группу Шепунова (Н. В. Рычков, В. Н. и Л. Н. Мустафины, Г. Г. Джакелли), трое — казаков, среди которых особенно выделялся В. В. Тырсин[651]), остальные подбирались Союзом военных в основном из состава молодых служащих горно-лесной полиции [Там же, с. 49–64]. Таким образом, японцы изначально отказались привлекать в формирующийся воинский отряд бывших русских офицеров, тем более кадровых, сделав ставку на эмигрантскую молодежь, которая, с их точки зрения, легче поддавалась воспитанию в духе японского паназиатизма.

Рядовой состав отряда в количестве 200 человек был частью отобран подразделениями БРЭМ в Харбине, на западной линии СМЖД и в Трехречье, частью направлен командованием русских отрядов горно-лесной полиции (не менее половины всего состава) и руководством РФП (12 человек). Многие новобранцы не знали истинной цели прибытия на Сунгари-2, получив от эмигрантской администрации направление на курсы шоферов или других специалистов [Там же, с. 67–69].

В марте 1939 г. состоялся второй набор в отряд Асано (100 человек), в основном из казачьей молодежи западной линии СМЖД. С этого времени наборы в отряд стали регулярными — раз в год, весной, а срок службы был определен в два года. Во второй половине 1939 г. по решению японского командования отряд Асано стал переводиться на конный строй, что было вызвано потребностью усилить его мобильность и тем, что среди военнослужащих было много казаков, с детства хорошо знакомых с лошадьми. Переформирование завершилось в начале 1940 г. [Там же, с. 79, 80].

В период крайнего обострения отношений между Японией и Советским Союзом в 1938–1939 гг., приведшим к боевым столкновениям на озере Хасан и в районе Халхин-Гола, японские власти тем не менее не использовали отряд Асано в боевых действиях, но привлекли часть русских радистов-асановцев, а также радистов из ЯВМ для работы в основном в прифронтовой зоне [Смирнов С., 2015д, с. 51–55].

Таким образом, русская военная эмиграции в Маньчжоу-го, полупринудительно консолидированная в середине 1930-х гг. под руководством японских властей, была вынуждена участвовать в реализации национальных задач Японии в Северо-Восточном Китае, имея весьма смутные надежды на поддержку в будущем своих планов по ликвидации большевистского режима в России со стороны японцев.

Глава 18. Русская военная эмиграция в Маньчжурии в условиях строительства и краха японского «нового порядка» в Восточной Азии

С 1940 г. в Маньчжурской империи заметно усилилась пропаганда строительства «общего дома» пяти наций и осуществления «вандао» (императорского пути). Важнейшую роль в реализации идей паназиатизма играла надполитическая общественная организация Киовакай (Сэйхэхуй), имевшая в своей разветвленной структуре и русский сектор. Составной частью паназиатизма являлась борьба против Коминтерна, «злейшего врага» Японии и русской эмиграции. Время от времени под руководством Киовакай проводились дни «борьбы с Коминтерном». В крупных эмигрантских центрах устанавливались памятники героям, погибшим в борьбе с Коминтерном. Первые такие монументы были открыты в июне 1941 г. в Харбине и Хайларе [Харбинское время, 1941, 10 июня]. Все это дополнялось на страницах эмигрантской прессы героизацией борцов против большевизма в годы Гражданской войны (рыцарей Белой идеи) и деятелей антисоветского сопротивления в эмиграции, а также созданием культа новых героев, первым из которых был объявлен М. А. Натаров, ефрейтор отряда Асано, погибший во время боев 1939 г. на Халхин-Голе.

В апреле 1940 г. в Маньчжурской империи была утверждена всеобщая воинская повинность, распространявшаяся и на русских эмигрантов, которые были признаны полноправной нацией в семье пяти братских наций Маньчжоу-го наряду с маньчжурами, китайцами, монголами и корейцами. Это узаконило призыв молодых эмигрантов на военную службу, альтернативой которой являлась служба в горно-лесной полиции или учеба в специальных школах и на курсах ЯВМ. Нужно отметить, что введение всеобщей воинской повинности не привело к установлению ее для представителей русской колонии как таковой. Эмигрантская молодежь служила только в отряде Асано, численность которого не превышала 350 человек. Количество русских, направлявшихся ежегодно на военную службу, было сравнительно небольшим (100–150 человек). Кроме того, вплоть до 1944 г. молодых людей из городов Южной Маньчжурии в армию не набирали.

Между тем, отношение многих молодых эмигрантов и их родителей, в том числе бывших офицеров, к службе в «японской армии» было негативным. Молодые люди, чтобы избежать призыва, поступали в вузы (с 1941 г. в Харбине остался только один русский вуз — Северо-Маньчжурский университет), шли на курсы ЯВМ, симулировали различные заболевания, всеми правдами и неправдами стремились покинуть Маньчжурию. Многие молодые люди, особенно харбинцы, не дожидаясь повестки на военную комиссию, а иногда и получив ее, старались выехать в Северный Китай или в Шанхай. Делалось это как легально (вызов от тяжелобольного родственника, приглашение от вуза на учебу и т. п.), так и нелегально. Современные воспоминания бывших эмигрантов, живших в 1940-е гг. в Шанхае, показывают, что значительная часть русских парней выехали сюда, желая избежать службы в отряде Асано[652]. С началом Тихоокеанской войны выезд из Маньчжоу-го был практически закрыт, также как и возможность перебраться сюда из других районов Китая.

Основной контингент новобранцев для отряда Асано давала западная ветка СМЖД с ее значительным процентом казачьего населения, в среде которого военная служба по-прежнему продолжала рассматриваться как священная обязанность. Эта идея активно поддерживалась казачьей администрацией и внедрялась в сознание молодого поколения[653]. Но даже в казачьих районах было немало противников службы русской молодежи в армии Маньчжоу-го. Местная казачья администрация в меру своих сил боролась с подобными проявлениями. Один из приказов начальника Захинганского районного БРЭМ, генерала Бакшеева, от августа 1940 г. гласил: «Ежегодно в марте месяце происходит набор молодых казаков в отряд полковника Асано. Специальные комиссии по набору, прежде чем взять то или другое лицо, тщательно и всесторонне обсуждают его семейное и имущественное положение, благополучие семьи и ее остающихся работников, и только после этого казак берется. Состояние же здоровья его определяется врачом. Несмотря на это после набора нередки случаи, когда родители взятого на службу казака возбуждают ходатайства об освобождении от службы их сына, ссылаясь на различные обстоятельства и общественные приговора, которые охотно выдаются сердобольными общественниками. Такое положение считаю недопустимым. Станичные и поселковые атаманы обязаны принимать решительные меры против ходатайств и в корне их пресекать» [Зарубежный казак, 1940, сент., с. 27]. И представители эмигрантской администрации, которая во многом формировалась из бывших офицеров Белой армии, старались выполнить предписание начальства, отправляя в первых рядах в отряд Асано своих сыновей.

После введения закона о всеобщей воинской повинности набор эмигрантской молодежи на военную службу проходил строго через военные отделы Главного