Бюро российских эмигрантов и районных отделений БРЭМ, т. е. был напрямую связан с Союзом военных. В состав призывной комиссии обычно входили представители Бюро, ЯВМ, офицеры отряда Асано и врачи. Теперь по прибытию в отряд призывники не только заполняли необходимые документы, но и сдавали отпечатки пальцев обеих рук. Дезертирство из армии каралось шестилетним тюремным заключением [Смирнов С., 2015 г, с. 97–99].

Введение обязательной воинской повинности для эмигрантов поставило на повестку дня численное увеличение отряда Асано и потребовало подготовки русских офицерских кадров для обеспечения его нормального функционирования. Кроме того, наличие национальных офицерских кадров должно было облегчить более быструю адаптацию в отряде новобранцев и улучшить взаимосвязь между японским командованием и основной массой военнослужащих. В связи с этим летом 1940 г. при отряде были организованы полковые офицерские курсы (курсы кандидатов на офицерское звание) для наиболее подготовленных русских младших командиров, имевших к этому времени звание прапорщиков. Первый состав курсантов был небольшим, всего четыре человека (В. Мустафин, Рычков, Приказчиков, Тырсин). После прохождения годовой учебной программы и сдачи экзаменов в июне 1941 г. выпускники курсов были назначены для прохождения офицерской практики в различные подразделения отряда [Там же, с. 100, 101].

Несмотря на широкую пропаганду в Маньчжурской империи идей паназиатизма и борьбы против Коминтерна, большая часть русской эмиграции была к ним не восприимчива. Реализация японской идеи «общего дома» в Маньчжоу-го вела к культурно-идеологической унификации на японской основе, что угрожало русским эмигрантам утратой культурно-национальной идентичности, сохранение которой было важнейшей миссией эмиграции. Приходилось также признать ведущую роль японского народа в осуществлении «императорского пути», приняв тем самым подчиненное положение[654]. Даже в среде эмигрантской непримиримой оппозиции японская идея «общего дома» не имела большого успеха, несмотря на то, что в политической риторике руководителей эмиграции, как показывает официальная эмигрантская периодика и тексты выступлений старших сотрудников БРЭМ, постоянно подчеркивалась приверженность русских эмигрантов этой идее и их активное участие совместно с другими народами Маньчжурской империи в строительстве молодого государства.

Серьезные трения между Японией и СССР в связи с военной помощью Советского Союза китайскому правительству Чан Кайши в разгоревшейся в 1937 г. японо-китайской войне, приведшие в масштабному вооруженному конфликту в районе Халхин-Гола, в дальнейшем существенно снизились. Свою роль здесь сыграло подписание советско-германского договора 1939 г. и желание части политического истеблишмента Японии подключиться к формирующемуся континентальному блоку [Молодяков, 2004]. После этих событий японская экспансия была развернута на юг, в сферу интересов Великобритании, США, Франции. Для русской радикальной эмиграции «южный поворот» японской политики был крайне нежелателен. Только начавшаяся в июне 1941 г. советско-германская война в очередной раз разбудила надежды эмигрантских активистов.

В июле 1941 г. японский Генеральный штаб, сохранив в качестве приоритетного «южный» вариант экспансии, разработал очередной стратегический план[655] возможного военного столкновения с СССР, получивший название Кантогун токусю энсю (Специальные маневры Квантунской армии), сокращенно — Кантокуэн. В соответствии с этим планом была осуществлена масштабная переброска к советской границе японских войск, которые должны были составить три фронта: восточный (Приморский), северный (Амурский) и западный (Большой Хинган). Но, не желая оголять китайский фронт, вместо первоначально запланированных 34 дивизий японское командование направило в Северную Маньчжурию только 24, не создав тем самым ни численного, ни технического перевеса над противником[656]. Японцы ждали результатов немецкого наступления.

В начале сентября Координационный совет правительства и Императорской ставки, анализируя ситуацию сложившуюся на советско-германском фронте, пришел к выводу, что «поскольку Япония не сможет развивать крупномасштабные операции на севере до февраля [1942 г.], необходимо за это время быстро осуществить операции на юге» [Кошкин, 2004, с. 147]. А начавшаяся в декабре 1941 г. война с Соединенными Штатами сделала перспективы военного нападения Японии на СССР весьма призрачными.

Чтобы выяснить настроение русской эмиграции к начавшейся войне между СССР и Германией японские власти организовали ряд совещаний с представителями эмигрантской администрации. Эмигрантский актив единогласно заявил о всеобщей поддержке русской эмиграцией Японии в случае начала ею войны против Советского Союза. В середине октября 1941 г. в Хайларе под председательством генерала Бакшеева и помощника начальника хайларской ЯВМ подполковника Таки Хироси состоялся 1-й съезд представителей всех казачьих станиц Маньчжоу-го.

В преддверие съезда в сентябре 1941 г. БРЭМовская администрация издала предписание об обязательной регистрации всех казаков в возрасте от 17 лет в одной из существующих казачьих станиц по месту жительства [Харбинское время, 1941, 9 сент.]. На съезде Бакшеев заявил о готовности казачества к любой жертвенности ради величия страны их приютившей и на борьбу в деле освобождения родной России и родного казачества от поработителей. Генерал Янагита, глава харбинской военной миссии, через своего представителя выразил доверие казачеству [ГАХК, ф. Р-829, оп. 1, д. 17а, л. 32а об]. Съезд завершился традиционным казачьим конным праздником[657].

После окончания съезда было ускорено начатое в прошлые годы оформление казачьих ополченческо-волонтерских подразделений, в состав которых были включены все мужчины от 18 до 55 лет. Формирование подразделений, объединенных в т. н. Захинганский сводный казачий корпус, штаб которого располагался в Хайларе, шло под руководством Казачьего союза. Командиром Захинганского корпуса стал генерал Бакшеев.

Захинганский казачий корпус состоял из двух бригад. Первая бригада (Отдельная Захинганская казачья бригада) включала в себя русское население Трехречья и поселков вдоль железнодорожной линии западнее ст. Хакэ. Штаб бригады находился в административном центре Трехречья — пос. Драгоценка. Командиром бригады являлся начальник Трехреченского БРЭМ полковник В. Л. Сергеев. В бригаду входили два полка: Волонтерский полк в составе пяти сводных сотен под командой войскового старшины И. К. Пинегина (помощник начальника полиции пос. Драгоценка) и Ополченческий полк из четырех сводных сотен под командой подполковника Н. М. Стерьхова (учитель начальной школы пос. Попирай). Волонтерский полк объединял молодежь от 18 до 35 лет, в Ополченческий полк включались мужчины старше 35 лет. Помимо указанных подразделений в состав бригады входили Маньчжурский сводный батальон (г. Маньчжурия) и Чольский сводный батальон (концессия Чол) [ГААОСО, ф. Р-1, оп. 2, д. 32 506, л. 19, 20–24].

Первая сотня Волонтерского полка, которую первоначально возглавлял войсковой старшина А. У. Акулов, а с 1944 г. — прапорщик П. Т. Морозов, подчинялась непосредственно военной миссии и обучалась по особой программе, включавшей разведывательно-диверсионные дисциплины (изучение взрывчатых веществ, методов подрыва различных объектов, приемов перехода границы). Преподавателями по разведывательно-диверсионным дисциплинам в основном являлись японцы. Обучение сотни происходило дважды в год по две недели в расположении казарм военной миссии в пос. Драгоценка и в мест. Березиха, располагавшемся в 2–3 км от пос. Дубовая. Численный состав сотни доходил до 70 человек. На вооружении подразделения состояли винтовки, ручной пулемет и гранатомет, выдаваемые со склада ЯВМ на период сборов [Там же, д. 36 556, л. 20–24; д. 33 436, л. 18–20; д.