случае после сотни мимо прошедших девушек ещё в Турции. Если уж в России главное для них деньги и статус, что уж говорить о святой земле: тут это всё сама религия и основа межполовых связей. Я даже попробовал приложение знакомств, игнор ещё хлеще, чем у нас… Просто надо было признать, что я изрядно подурнел и пострашнел, да ещё и абсолютный психопат. То что мужчина с годами расцветал ко мне не относилось.

На обоях смартфона на меня смотрела женщина моей мечты — Теодора Куинливан. Мы были ненормативными, ненормальными. Легко скатился до недосягаемых образов людей, до часовых тихих, однообразных дронов и филдрекордингов. Проклятая земля под ногами. Китай и Израиль оставили мне только негатив, ни одного момента радости, ужасные места.

Все, кто окружал меня в Хайфе только и скулили. Владельцы, что один, что другой сетовали на женщин. У того, что постарше супруга жила в Иордании, не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Другой собирался жениться, но очень этого не хотел, но они знались уже давно, родители давили. Я спокойно отвечал, что всё можно просто взять и прекратить, а они на меня смотрели вытаращенными глазами и говорили, что не могут. Два двухметровых, массивных мужика не могли. Они подтрунивали, что я святой отец и продолжали то, как им приелся этот хоспис, эти гости, как они хотели всё это бросить, но это досталось им по наследству, и они тоже не могли.

Я зашёл ночью в гостиничную программу по управлению делами хосписа на ресепшене и очень удивился тому, что на самом деле прибыль-то была небольшой из-за нешуточной коммуналки и налогов. Всем везде было хорошо.

Даже моя коллега: страшненькая, маленькая вьетнамка нашла очень завидного жениха еврея испанского происхождения. Они познакомились в каком-то другом месте до её прибытия в Хайфу. Она рыдала вечерами, ведь недавно она побывала у него в гостях, а там кроме него присутствовали его родители. Нетрудно было догадаться причину её убиваний. Она была гражданкой Нидерландов по рождению, окончила медицинский институт, но тем не менее работала в низших кадрах по типу медсестры-санитарки. Подмывала белые жопы и гениталии больным более благородного происхождения. Но тем не менее хватало на съём жилья и нормальную жизнь в Амстердаме.

Приезжала очень красивая немка с меня ростом. Мне даже удалось сводить её на экскурсию в Бахайские сады. На этом наше общение закончилось, хотя я слова лишнего не проронил. Если я по женским меркам был уродлив, то кто был тогда красив и как вообще они все размножались при таком жёстком отборе ума не приложить.

От полного истощения и белковой дистрофии меня спас знаменитый на весь Израиль веганский ресторан. Я старался наведываться туда при любой возможности. Там также трудились волонтёры. Они собирали еду по всему городу. Я ощущал там себя из высшего общества. Ко мне подходил официант. Я с возвышенным видом выбирал блюдо из меню дня и любезно делал заказ. Я предпочитал не по вкусу, а по большей массе. Оплата бралась в виде сугубо добровольного пожертвования в ящичек. Я с горделивой осанкой и благородным видом вставал из-за стола после того, как сожрал всё, что можно сожрать за один присест. Бывало можно было несколько блюд сожрать. В руке сжимал деньги в качестве благодарности за такое щедрое и вкусное угощение, такие эмоционально тёплые улыбки. Это была одна монета в один шекель, меньше просто не бывало. Достойная оплата от души.

Спустя две недели чистки толчков хосписа за койку и тарелочку хумуса я написал в Иерусалим, что не приеду.

Город был как бы двухуровневым: внизу у моря раскинулся старый город, где я умирал от голода, да ещё и без мяса, сахара и хлеба; наверху возвышалось современное всё типа многоэтажек, кинотеатров и прочего дерьма. Верх и низ соединялся гигантской сетью крутых лестниц. В город приехал кинофестиваль с сопутствующими истасканными развлечениями в виде ежедневных открытых концертов, ярмарок и прочих массово-потных сборищ.

Каждый вечер я в течение часа поднимался на верхний уровень, чтобы побыть зрителем. Столько музыкальных коллективов выступало на мини-сцене. Как же было страшно тогда. Я смотрел на выступления, слушал живые певческие голоса, слушал идеально отстроенные инструменты: струнные, клавишные, духовые. Меня абсолютно ничего не трогало, всё было никак, лучше бы они вообще не играли и не пели. Я оглядывал зрителей и не мог уразуметь как им это могло всё нравиться.

Чуть поодаль от сцены установили огромный экран для уличного показа. Не в силах выдерживать какой-нибудь концерт я перемещался на эту площадку, где демонстрировали фильм или мультик. Я также не мог осилить больше десяти минут. Все стулья были забиты зрителями, люди сидели на вылизанном полу. Повсюду раздавалась русская речь, ибо в Хайфе проживала самая крупная диаспора страны из смешанной хохлорусни, которые умело прикинулись жидами ради сокровенного местечка прямо на святой земле.

На очередном посещении я отошёл в район лестниц для спуска домой. Сверху открывался великолепный вид на старый город в ярком освещении. От этих изнурительных подъёмов-спусков я практически полностью лишился мышц. Я ужасно, болезненно выглядел, но всем было наплевать. Стало всё понятно, меня больше не было. Хозяева-арабы даже не замечали во что я превратился. Каким я прибыл из сытой Турции и во что я обратился за несколько чудесных недель в Израиле. Кожа приобрела желтушный оттенок. Это был последний раз, когда я посещал массовые мероприятия с участием толпы. Я больше не пересекался взглядами с другими, не пытался смотреть кому-то в лицо, не имел больше совершенно никакого значения: есть я или нет, разницы вообще никакой. Это было оказывается так просто: чем меньше меня, тем лучше, а если совсем нет, то это как частица всего. Возможно, все ветеринары автостопа к этому приходили.

У меня были деньги, но они просто лежали мёртвым грузом. Я мог покупать еду и полноценно питаться, просто было непонятно зачем на это тратиться. На себя было жалко монеты, что уж говорить о том, чтобы что-то приобрести другому или израсходовать на постороннего. Я обладал изысканной, изощрённой формой скряжничества с филигранно рассчитанными погрешностями.

Для одного человека без семьи, близких или друзей у меня имелся вполне неплохой вклад в банке. Процент небольшой, но капало по чуть-чуть. Из всех расходов в этих волонтёрствах я разорился лишь на авиабилеты и два раза в Турции на автобусы из Бодрума в Эгирдир и из Эгирдира в Анталию. А на еду было очень жалко тратиться, лучше умереть с голоду, чем