только трагедии, но и радость, и Дастин, идущий на выпускной со своей прекрасной подругой, должен был стать героем дня для родителей, воплотив для них чудесный момент реальности, которым они будут дорожить.

Так что родители Дастина сплотились вокруг него и Кимми, а в городе наступила весна – время возрождения и обновления.

Когда молодые люди танцевали под песню «Лучше будь добр ко мне»[103] в исполнении Тины Тернер в бальном зале отеля «Сент-Реджис», Кимми слушала слова с улыбкой. Она знала, что ей не стоит беспокоиться ни о чем подобном: ведь речь идет о Дастине. Она лишь надеялась, что все остальные девушки на этом выпускном воспримут текст всерьез, когда задумаются о своих бойфрендах.

– О чем ты размышляешь, Дастин? – спросила Кимми у парня своей мечты, который кружил ее на танцполе и заодно (в этом она не сомневалась) оказался ее первой и истинной любовью. Кимми отпустила свой гнев, черный лак для ногтей и армейские ботинки, вернувшись к розовому цвету, который шел ей больше всего. Было нормально ощущать себя девушкой, коль скоро это ее собственный выбор. Она начала учить Дастина кататься на коньках, и, хотя дело продвигалось очень медленно из-за слабых лодыжек бойфренда, она не расстраивалась. Теперь у них есть достаточно времени, ведь парень отложил учебу в Массачусетском технологическом на год.

Дастин посмотрел на прекрасную девушку, которую держал в своих объятиях, и ответил ей чистую (и свою собственную) правду:

– Я думаю о… тебе и обо мне.

Эпилог

Джону Сноу и Джемме потребовалось некоторое время, чтобы устроиться в самолете. Собаки уже несколько раз летали частным рейсом: в Мэн, на Гавайи и один раз – в канадский Ньюфаундленд, где они родились. После смерти Дузи, своего первого ньюфа, Анна вбила себе в голову, что едва ли сможет завести еще одного питомца после того, как у нее уже была идеальная собака. Спустя несколько бессонных ночей, когда она сидела в полутемной гостиной на Сентрал-Парк-Уэст, ее отец, как всегда, поздно приехал домой с работы. Он даже не заметил, что дочь калачиком свернулась на диване, но она видела, как он вошел в комнату и налил себе выпить. Она боялась, что напугает отца, поэтому не шевелилась. Однако она плакала и шмыгала носом, и Эдвард услышал ее.

– Анна? – спросил он. – Это ты?

Она слабо кивнула, понимая, что отец вряд ли мог это увидеть в полутемной гостиной. Он подошел и сел рядом с ней. Анна положила голову ему на колени, как будто до сих пор была маленькой девочкой, и заплакала, сказав, что теперь ничего не имеет смысла. Дузи недавно отметила девятый день рождения. Анна всегда устраивала для собаки праздничную вечеринку, которая завершалась тортом со сливочным кремом.

Но два месяца назад Дузи вернулась домой с прогулки, слегка прихрамывая, а через семь дней просто умерла. Отец напомнил дочери, что ей самой всего тринадцать. У нее будет еще много собак, а смерть – такая же часть существования, как способность находить новую любовь. Любовь не может длиться вечно, иначе в ней не было бы ничего особенного.

– Это самая глупая вещь, какую я когда-либо слышала, папа, – сказала она. – Без обид.

Анна добавила: она уже решила, что Дузи – последний ньюфаундленд в ее жизни. А сейчас она пытается решить, собаку какой породы ей лучше предпочесть.

– Дело в том, что ты очень ее любишь, – заметил Эдвард. – Но ты заведешь еще одного или даже двух ньюфов. Не думай об этом как о попытке заменить Дузи: воспринимай ситуацию по-другому… как дань уважения ко всему хорошему, что было в ней. Ты постоянно гладила, обнимала и целовала ее, но даже воспоминания о Дузи заставят тебя полюбить нового питомца еще сильнее.

Анна задремала, и отец отнес дочь в комнату, хотя она и была уже слишком большой, чтобы ее можно укладывать в постель, словно ребенка. На следующее утро она решила, что все это ей приснилось, но, посмотрев на прикроватный столик, она обнаружила газетный лист, где рассказывалось о заводчике, жившем в Ньюфаундленде и со дня на день ожидавшем появления щенков с чемпионской родословной.

«Мы полетим туда через несколько месяцев, и ты сможешь выбрать пару. Может, брата и сестру, вроде вас со Стивеном», – гласила приписка отца в верхней части страницы.

Джон Сноу лег поперек ее ног, а Джемма – в проходе справа, буквально забаррикадировав Анну своим массивным телом.

Анна приняла верное решение, взяв в Италию собак, или, скорее, правильное решение ей помог принять отец. Она посмотрела на Эдварда, читавшего «Файнэншел таймс» через проход от ее кресла. Почувствовав взгляд дочери, Эдвард повернулся, протянул руку и сжал ее ладонь, но ничего не сказал.

После гибели Вронского на платформе тотчас появилась охрана и копы.

Офицер полиции спросил, кому позвонить, и, хотя отец едва мог смотреть ей в лицо с тех пор, как в сети появилось секс-видео, и едва перекинулся с ней парой предложений, она сказала:

– Прошу, позвоните моему папе. Он приедет за мной.

И он приехал. С той трагической ночи на Центральном вокзале отец делал все, что мог, дабы наладить отношения с дочерью. Он понял, что после скандала с видео относился к ней ужасно, и устыдился своему запоздалому осознанию, поскольку осмыслил это лишь тогда, когда увидел, как другой родитель потерял ребенка. Каждый вечер после несчастного случая он приходил к ней в комнату и извинялся. Анна повторяла, что прощает его. Что он даже не должен извиняться, потому что тут нет его вины. Он хороший отец. Однако что-то в голосе дочери сразу же испугало Эдварда. Неделю спустя, за день до их отлета на похороны Вронского, она проснулась и увидела, что папа сидит на ее кровати. Он объяснил, что после поездки в Италию они останутся за границей. Он действительно чувствовал, что им обоим нужен новый старт, а смена обстановки только пойдет на пользу. Она слушала, как он рассказывал о знаменитой южнокорейской школе для девочек, где она могла бы закончить обучение.

– Тебе семнадцать, малышка, – прошептал он. – У тебя вся жизнь впереди, и я знаю, что еще слишком рано говорить об этом, но ты снова полюбишь.

Она промолчала, никак не комментируя его новые планы, но кивнула, и это вполне удовлетворило Эдварда. Она не говорила «да», поскольку не хотела, чтоб одно из последних слов, сказанных отцу, оказалось ложью. С того момента, как она потеряла Алексея на пути номер двадцать семь на Центральном вокзале, Анна