И даже некоторое время была.

Чем больше Келси узнавала о новом Тирлинге, тем лучше он ей казался. Может, он и не стал воплощением несбыточной мечты Уильяма Тира – здесь все-таки существовало имущественное неравенство, к тому же сама природа человека делала невозможной жизнь без конфликтов – но его общество было невероятно открытым, без следа того разложения, что запятнало старый Тирлинг и соседние с ним государства. Здесь не было нелегальной торговли, здесь не продавали людей, наркотики или что-то незаконное. Если человек хотел носить оружие, закон ему это не запрещал, но Келси до сих пор не увидела на улицах даже ножа, не считая тесака в мясницкой лавке, и все проявления насилия сводились к обычным пьяным дракам на кулаках.

Книги, на самом деле, были повсюду, к тому же в городе было целых шесть газет. Бездомных не было; несмотря на то, что некоторые были богаче остальных – особенно хорошо зарабатывали доктора – у каждого в городе был дом, еда, одежда и лечение, и Келси нигде не слышала того ропота, что отличал последние годы города Тира. Забота о ближнем являлась основой, истинным смыслом мечты Уильяма Тира, движущей силой, которая гнала их на борт кораблей, а здесь она, несомненно, царила повсюду, витала в воздухе, вросла в само общество.

Новый Лондон был не единственным таким городом; его копии, раскиданные по всему новому миру, находились под частичным управлением парламента, решающего лишь чрезвычайно важные вопросы. Здесь не было ни Мортмина, ни Кадара. Даже если Эвелин Рэйли когда-то жила в этом мире, она так и не стала Красной Королевой.

В последующие дни Келси побывала в здании парламента, находившемся неподалеку от того места, где прежде возвышался Арват; после – в Университете Нового Лондона – из которого сама выпустилась не так давно; и, наконец, в самом странном месте – в музее Тира, который состоял из двух выставочных залов и располагался в районе старых складов. Там Келси послушала, как чересчур увлеченная девушка-гид рассказывала о Переселении; о Уильяме Тире, который провел корабли через океан; о Джонатане Тире, павшем от руки советника-предателя по имени Роу Финн. Его потом зарубила охрана Уильяма Тира, быстро положив конец зарождавшемуся мятежу.

Келси слушала не очень внимательно. На стенах первого зала разместилась целая галерея портретов, многие из которых были ей знакомы: Портрет Уильяма Тира, готового, судя по виду, сбежать от художника подальше; портрет Лили в полях, с луком, оглядывающейся назад, хоть будущее во всем своем блеске лежало перед ней; и портрет Джонатана Тира с бесстрастным лицом и затуманенным тревогой взглядом. И лишь последний портрет Келси видеть не доводилось, и она отстала от группы, надолго застыв у картины, пока гид вещала радостным, полным энтузиазма голосом.

– Кейтлин Тир, первая и единственная королева Тирлинга! Она правила довольно долго, до семидесяти-семи лет.

Портрет был не тем, что Келси видела в Цитадели, даже непохожим. Эта Кейтлин Тир была старше, на лице явственно проступили морщины, рот был сурово сжат. Ее волосы были все такими же длинными и блестящими и свободно струились по спине, но корону она не носила. «Неприступная женщина, – подумала Келси, – такие редко смеются, если смеются вообще.»

– Королева Кейтлин помогла написать первую Конституцию Тира, и многие из законов времен ее правления до сих пор используются в нашем государстве. Ей потребовалось более пятидесяти лет, чтобы создать первый парламент и наладить его работу, но к тому времени, как ей исполнилось семьдесят семь, она смогла передать бразды правления в его руки и отреклась от трона. С тех пор в Тирлинге больше нет монархии!

Келси молча впитывала информацию; она не предвидела такого финала, но теперь он казался абсолютно логичным. Конституция и парламент… союз лучшего из политических систем предпереходных Англии и Америки. Кэти этого, может, и не знала, а вот Лир, наверняка, знал, поскольку изучал историю. Кэти понадобились все пятеро: Гэвин, Хоуэлл, Лир, Ален и Морган с их необычными способностями. Келси поняла, что ей это нравится, нравится мысль о том, что в последующие шестьдесят лет этой пятерке пришлось платить за свои преступления. Но не бессчетное количество жизней, а лишь одну. Это казалось справедливым.

– Ее драгоценности хранятся прямо здесь! – с придыханием сказала гид, указывая на длинную витрину, идущую вдоль всей комнаты. Келси выглянула из-за ее плеча и увидела их: два сапфира на серебряных цепочках, покоящихся на голубом бархате. Чувство нереальности нахлынуло на нее, и ей пришлось на секунду ухватиться за край витрины, прежде чем она смогла отступить.

Когда экскурсия закончилась, Келси двинулась следом за гидом к выходу из зала, беспокойно оглядываясь на блестевшие в солнечном свете сапфиры. Но было уже слишком поздно. Внутри нее нарастала тревога, та самая тревога, что накатила на нее в то первое утро в библиотеке. За все то время, что камни были у нее, они всегда демонстрировали ей две стороны, и, хотя они больше не принадлежали ей – а, возможно, и никогда не принадлежали – сам их вид напоминал о том, что ничего не дается просто так. За все приходилось платить, и Келси в первый раз за долгое время вспомнила о Булаве и о своей Страже. Были ли они тоже где-то здесь? Кто-то из них, наверное, никогда не рождался; из объяснений Саймона она запомнила достаточно, чтобы понимать это. Но Карлин была жива, может, и кто-нибудь из Стражей тоже. Булава и Пэн, Элстон, Корин и Кибб… чего бы она только не отдала, чтобы снова увидеть их.

Но сможет ли она их найти? Когда она, моргая от яркого солнца, вышла на улицу и оглядела раскинувшийся перед ней город, его масштабы ее обескуражили. Он был больше, этот Новый Лондон, и здесь не было никакой службы, похожей на Королевскую Стражу. Мастерство владения мечом особо не ценилось. Может быть, ее стражи ничем не отличаются от других людей.

Но как можно было не попытаться? Случилось нечто невероятное, разлом в течении времени, и Келси внезапно поняла, что больше всего на свете она хочет с кем-нибудь поговорить об этом, найти того, кто ее выслушает. Она все еще помнила прошлое, а раз помнила она, значит, должны помнить и другие. Даже если они не поверят ее рассказу о Кэти и Роу и всем прочем, с ними, по крайней мере, можно будет поговорить о Цитадели, о прежних временах и о том мире, который все они знали.

Два дня спустя она встретила Пэна.

Она была в бакалейной лавке, искала виноград – хоть сейчас для него был не сезон – когда заметила, как он идет с той стороны витрины. Ее сердце бешено рванулось в груди, и она выскочила из лавки, выкрикивая его имя.

Он не обернулся. На одном плече у него висел рюкзак, и Келси бежала сквозь толпу за этим рюкзаком, повторяя его имя. Он, похоже, не слышал ее, и Келси снова и снова думала, не сошла ли она с ума, и не спит ли она, видя самый подробный и реальный сон из всех, что когда-нибудь кому-нибудь снились. Наконец, ей удалось его догнать и схватить за плечо.

– Пэн!

Он обернулся и посмотрел на нее без тени узнавания в глазах.

– Простите?

– Пэн? – повторила она неуверенно. – Это, разве, не ты?