«Помощи» отца Ирина положила конец после того, как тот, вызвавшись подключить новый унитаз (купленный ею), едва не разбил хрупкий предмет, зачем-то таская его за собой по всей квартире из комнаты в туалет и обратно — в состоянии пьяного куража. Ирина, потратившая на унитаз почти все отпускные деньги — Андрей благоразумно воздерживался от трат на «чужую квартиру», — была в бешенстве. Состоялся крупный разговор, в ходе которого Мирошкин уяснил, что бутылки в тумбе — два пакета с ними они с Ириной вынесли на помойку — остались не от художницы по яйцам Наташи, а появились вскоре после ее выезда, когда Валерий Петрович ненадолго поселился в квартире, устроив себе отпуск от семьи. Андрея тогда несколько покоробило, что бизнесмен так проводит время, и вообще было непонятно, когда он работает, — была уже середина августа, а Завьялов все торчал на Пражской. После выяснения отношений с дочерью Валерий Петрович, надувшийся как индюк, исчез из квартиры и больше здесь не появлялся. Его уход пара отметила, сразу предавшись сексуальным утехам, при этом Ирина, стоявшая спиной к Андрею и лицом к стене — в позе, при отсутствии мебели ставшей уже для них привычной — стонала как никогда громко. И это Андрею тоже понравилось.

К моменту «устранения» Валерия Петровича их малоквалифицированные усилия довели квартиру до состояния полного разгрома — Завьялов, устанавливая унитаз, даже разворотил зачем-то сантехнический шкаф в туалете. Медленность производимого ремонта объяснялась не только нехваткой опыта у «мастеров» и их с каждым днем возрастающим желанием сделать все как можно лучше. Не были серьезными препятствиями и частые «сексуальные антракты», и то, что Андрей все же пытался выкроить время на занятия в библиотеке. Ломать было, в общем, не сложно, но, занимаясь разрушением, Андрей и Ирина понимали, что с каждым днем они постепенно приближаются к необходимости созидать — клеить, укладывать, закреплять, навешивать и даже что-нибудь расставлять. К сожалению, ничего из этого они не умели и не имели. Выход нашелся неожиданно просто — Андрей, посетив Заболотск и потаскавшись весь день по хозяйственным магазинам, прицениваясь к чему подешевле, вечером явился переночевать на дачу в Федоткино, где за распитой по случаю его приезда с родителями бутылочкой поведал о своих проблемах. К его удивлению, Иван Николаевич заявил о желании помочь сыну с «невестой» — при этих словах Андрей потупился — и показать им, как «все делается». Мирошкин-старший появился в квартире на улице Красного Маяка уже через несколько дней. За это время молодые люди, в результате трех поездок на славившуюся своими обойными магазинами станцию метро «Профсоюзная» (наругавшись там всласть по поводу цен и расцветок, несколько раз разругавшись вдрызг, а затем, конечно, помирившись), купили наконец обои и в комнату, и на кухню. С собой отец Андрея привез две большие хозяйственные сумки, в которых оказались бадьи с бустилатом для проклеивания углов квартиры, пачки обойного клея, ведерко белой водоэмульсионной краски для потолка, пачка газет и валик — все это было тут же подарено молодежи. Иван Николаевич познакомился с Ириной, осмотрел жилплощадь и, судя по всему, во всех отношениях остался доволен выбором, сделанным сыном. Так, кстати, он неожиданно еще более сблизил Андрея с его избранницей — неожиданно, поскольку сын уже давно считал себя свободным от влияния родителей. Как видно, уверенность Андрея в этом была иллюзией. Отец подивился выбору обоев — ему еще не приходилось иметь дело с совмещением двух цветов и бордюрами разной ширины — под потолок и посредине стены. Однако он уверенно разрезал рулоны и в качестве образца наклеил один кусок в нижний угол. Дальше дело не пошло — Иван Николаевич рекомендовал сначала все-таки покрасить потолки. Вместе попили чай и разъехались.

Сын отправился провожать отца на Ленинградский вокзал — к электричкам. По дороге Иван Николаевич молчал и чему-то улыбался, а уже на вокзале спросил:

— Что ж, неужели женишься?

Андрей помолчал.

— Не знаю, папа, наверное… Мы еще это не обсуждали. Пока думаем просто пожить вместе, — ответил он наконец.

— Что значит «пока»? Учти, у Ирины, судя по всему, на тебя серьезные виды. Опять же, этот ремонт…

— Ну, ремонт, положим, я инициировал. Надо же где-то будет жить. В октябре, как ты знаешь, я должен съехать с игнатовской квартиры.

— Так ты, что же?! Из-за этого девке голову задурил?

— Нет, конечно, — Андрею было неприятно, что он так глупо проговорился, а с другой стороны, ему почему-то не хотелось, чтобы отец решил, что он влюблен в Завьялову.

— А тогда, чего ж… Знаешь, Андрей, мне не хотелось бы думать, что в твоих действиях преобладает расчет, хотя не скрою, с точки зрения нас с мамой: Ирина — удачный выбор. Да и то, что на мне больше не будет висеть необходимость платить за квартиру в Кузьминках, — тоже приятно. Это я тебе как мужчина мужчине… Но все-таки…

Иван Николаевич замолчал. До подхода электрички оставались минуты.

— Андрюш, я тебе привез одну книгу. Хочу, чтобы ты ее прочитал, — отец полез в сумку.

«Неужели о технике секса? — подумал Андрей и улыбнулся. — Папа и мама видно до сих пор считают, что мы только целуемся». Но извлеченная из сумки книжка удивила его. То было старое, 1912 года, издание «Золотого горшка» Гофмана. Иван Николаевич любовно провел рукой по затертой обложке с изображением дерева, на листьях которого сидели несколько маленьких ящерок, а ствол обнимал молодой человек во фраке, с искаженным, будто от боли, лицом. Андрей не читал Гофмана, а этого издания вообще никогда не видел, хотя достаточно хорошо знал содержание родительской библиотеки. «Эту книгу, — пояснил Мирошкин-старший, — мне когда-то подарила одна девушка… Очень давно, я тогда еще не был знаком с мамой. Главный герой оказывается перед выбором — обычная девушка, довольно, правда, милая, карьера и обыденное, мещанское счастье, или роман с девушкой волшебной, связь с которой угрожает его репутации и даже здоровью, но сулит настоящее счастье. Я надеюсь, то чувство, которое ты испытываешь к Ирине, оно из разряда вторых. А иначе я тебе не советую жениться. Живешь один раз — подожди, а то упустишь настоящее счастье».

Электричка унесла Ивана Николаевича в направлении Заболотска, а Андрей направился к метро — ему надо было доехать до квартиры на Волгоградке, поесть и позвонить Завьяловой. Ее очень интересовало, какое впечатление она произвела на Мирошкина-старшего. «Скажу: «Хорошая ты девка, Ирочка, но нет в наших отношениях волшебства, а потому…» — далее Андрей не договорил, только усмехнулся. Все и так было ясно.

Родитель удивил его своим «подпольным» романтизмом. «Интересно, кто была та девушка, подарившая ему Гофмана? Господи, мой папа, подполковник в отставке, всю жизнь таящий от матери эту книжонку! Какая-то любовь двадцатипятилетней давности к какой-то «волшебной» девушке, которую он, как видно, до сих пор забыть не может! Бред! Тайны мадридского двора!» — размышляя таким образом, Андрей, впрочем, не сомневался, кто была девушка, одарившая Ивана Николаевича книгой. Ему вспомнился давнишний приезд в Заболотск, когда он собирался испрашивать у родителей благословения на брак с Лавровой — тоже «волшебной» девушкой! Как тогда мама выразилась про ее мать?! «Колдунья»! Да, наверняка дарительницей была мать Лавровой. В вагоне Андрей открыл книгу и принялся читать. По мере того как развивался сюжет «Золотого горшка», в молодом человеке крепла уверенность — он правильно угадал! Любовь к подобного сорта литературе была в духе Ирины Лавровой! Теперь понятно, кто ее прививал. Чтение продолжилось и дома. Нельзя сказать, чтобы сумасшедшая энергетика Гофмана не произвела на Андрея впечатления, — он дочитал книгу залпом, забыв ход времени. Дополнительным стимулом для него стало стремление разобраться в отношениях родителей, узнать что-то скрытое от него, всплывшее тогда, несколько лет назад, когда он первый раз собирался жениться. Так маленькие дети стремятся ворваться в спальню к родителям в самый неподходящий момент, надеясь понять, что же там такое запретное происходит и отчего они должны спать отдельно, а не вместе с папой и мамой. Конечно, вещь его взволновала, но выводы он сделал вовсе не те, о которых говорил отец. «Значит, по-твоему, папочка, надо бросить замечательную девушку, готовую посвятить мне всю свою жизнь, обеспечить мое счастье, и ждать какую-нибудь саламандру, при встрече с которой у меня сорвет голову? Ну, папаня! Ну, дает! Да ведь и Лаврова, и ее мамаша — не более чем потомственные бл… и! «Волшебные девушки»! Как там говорила Ильина? «Волшебник творит чудеса волшебной палочкой, а волшебница — волшебной дырочкой»! Вот-вот! Из этой серии… Моя мать, значит, «обыденная»! Да увидел бы он сейчас свою колдунью! Серая мышь! Господи, всю жизнь человек витал в своих иллюзиях, хранил эту книжонку! Нашел тоже суперкнигу!»