местах их разведение почти полностью запрещено. Не могу сказать, что эта программа имела абсолютный успех, но по крайней мере они больше не съедают до корней каждую травинку, как это часто бывает в Греции. Ведь они даже едят деревья, и я сам видел, как они взбираются на ветки, чтобы поесть листья».

Мы приземлились в Белграде, где меня встретили несколько старых друзей со времен заседаний ООН.

Моей главной целью во время визита в Югославию было взять интервью у президента Тито (или Иосипа Броза, если называть его настоящим именем), но мне было очень интересно узнать все, что возможно, о стране и ее правительственной системе. Я хотела своими глазами понаблюдать за этим человеком, который успешно сражался с немецкой оккупационной армией в Югославии, который после войны создал правительство, тесно согласованное с коммунистической Россией, и наконец порвал с Коминтерном, объявив о своей независимости от диктата Москвы.

Меня не обманули, сообщив, что Югославия сильно отличается от России, где крестьяне привыкли жить при строгом царском режиме на протяжении многих поколений, быть привязанными к большим семейным поместьям и делать то, что им велят. Югославам всегда было трудно что-либо приказать. Они сражались с иностранными захватчиками и друг с другом по расовым и религиозным причинам, а иногда, возможно, вообще без причин. Черногорцев, например, не могли завоевать столетиями. Если захватчик пробивался в страну с боем, они уходили в горы и бросали вызов любому, кто шел за ними. Мужчины были такими традиционными воинами, что женщины выполняли и продолжают выполнять почти всю тяжелую повседневную работу.

На обеде с несколькими правительственными чиновниками в мой первый полный день в Югославии один из заместителей госсекретаря рассказал об изменениях в управлении промышленностью. «Государство, – сказал он, – не будет управлять промышленностью. Ею будут управлять советы рабочих, и такая система уже помогла улучшить производство в тех местах, где ее опробовали. Работники быстро понимают, что производством необходимо управлять рационально, что они должны делать все возможное, и что от любого сухостоя следует избавляться, если за него приходится платить всей отрасли».

Было очевидно, что югославы экспериментировали в попытке найти те правительственные теории, которые позволили бы ограничить свободу личности в рамках социалистической идеологии.

В следующие несколько дней люди, с которыми я разговаривала, включая американских чиновников и журналистов, казалось, согласились с тем, что в прошлом году в правительстве произошли большие изменения. Поощрялась децентрализация государственной власти, что, на мой взгляд, было весьма примечательно в условиях диктатуры, где лидер или лидеры обычно хотят больше, а не меньше власти. Определенный надзор и контроль со стороны центрального правительства продолжался, но было очевидно, что гораздо больше решений остается на усмотрение народных комитетов даже в небольших деревенских группах.

Кое-что в Югославии я заметила почти сразу – люди не беспокоились и не боялись. Я не слышала, чтобы хоть кто-нибудь из югославов говорил об опасности войны, хотя их старый враг Германия быстро набирала силу. Кроме того, они порвали связи с Советским Союзом и его сателлитами, которые располагались по другую сторону. Возможно, если человек всю жизнь находится в опасности, он не может себе позволить постоянно бояться, либо он просто слишком занят.

Позже я отправилась в Сараево и по дороге заехала в Зеницу – крупный центр по добыче угля и железной руды, который деловито пытался стать югославским Питтсбургом. После войны заводы восстановили и расширили, и они уже производили в три раза больше продукции, чем раньше.

Я задавала много вопросов о том, как работают заводы, и разобралась в нескольких теориях, которые мне объяснили в Белграде. Например, есть теория о том, что заводами будут управлять рабочие советы. Но, хотя это технически верно, советы разумно нанимают технических экспертов для управления заводами, эксперты отчитываются перед советами и несут ответственность перед ними же. Я познакомилась с двумя американскими инженерами, которых наняли на один завод для руководства операциями.

Я продолжала узнавать все больше и больше о меняющейся промышленной системе. В Загребе мы посетили завод Rade Roncar, названный в честь фабричного рабочего, который был лидером партизан во время войны и был убит итальянскими войсками. Завод производил электрические трансформаторы и другое оборудование, необходимое для строительства электростанций. Как и другими заводами, которые я посетила, им управлял совет рабочих и технических экспертов.

«Наши эксперты – новички в подобных вещах, и они допустили ряд ошибок, – сказал мне менеджер. – Но в прошлом году мы работали с прибылью».

«С прибылью?» – спросила я.

«О да, это один из стимулов высокого производства. После вычета налогов совет рабочих делит прибыль. Половина идет на выплату процентов и амортизации по заемным деньгам или на улучшение завода. Другая половина прибыли делится между всеми рабочими».

«Как вы думаете, такая договоренность увеличила темпы производства?» – спросила я.

Управляющий посмотрел на главу совета рабочих и улыбнулся. «Конечно», – ответил он.

Глава совета выразил признательность за помощь, полученную от Соединенных Штатов после разрыва Югославии с Коминтерном. На самом деле почти везде в этой стране, куда ступила моя нога, были заметны признаки того, сколько преимуществ принесла с собой американская помощь, и мне много раз рассказывали о благодарности людей.

Говоря в общих чертах, Югославия показалась мне восхитительным местом, стоящим посещения, и интересной страной, по которой можно изучать изменения в промышленной, социальной и политической системе. Люди были сыты, но их рацион в основном состоял из мяса, рыбы, жиров и хлеба. Попросить стакан апельсинового сока или лимон к чаю было все равно что попросить достать Луну с неба – если только вы находились не в американском посольстве. Цены в магазинах казались высокими. Позже друзья объяснили, что и шерсть, и хлопок приходилось импортировать и оплачивать в иностранной валюте, поэтому цены на такие товары, естественно, были выше ожидаемых. Цены на продукты питания казались разумными, но я не могла понять, почему среди них так мало разнообразия. 70 % населения страны занималось сельским хозяйством, а на рынках было всего несколько видов овощей и фруктов. По оценкам чиновников, средняя семья тратила от 50 до 80 % своего бюджета на питание.

Я поговорила с несколькими фермерами и пришла к выводу, что они были довольны сложившейся ситуацией меньше всех в Югославии. Отчасти это объяснялось тем, что режим Тито изначально следовал советскому примеру, создавая колхозы. Через несколько лет эта система не нашла успеха, и постепенно ее изменили, разрешив небольшие частные фермы и поощряя ведение кооперативного сельского хозяйства. Однако некоторые колхозы продолжали работать в лучших сельскохозяйственных районах. Правительство предоставило всем фермерам ряд инструментов и удобрений, а также технику, которой у них никогда раньше не было. Но из всех людей именно фермеры – самые ярые поклонники индивидуализма в любой точке