И шепотом того же моря.

...оно готово рассказывать сказки, как той сумасшедшей дочери рыбака, которая поверила, будто ее взял в жены капитан. Взять-то взял, как шептались, и не он один, но... блаженная.

У нее своя беседа с морем.

И она приходила каждый день, садилась, встречая все корабли и лодки, которым выпадало добраться до пристани, вглядываясь в них с безумной надежной. Ее хватало до вечера, а потом...

...наверное, она все-таки увидела свой корабль.

- ...и чего ты хочешь? - голос Мара пробился сквозь шелест волн, и ударил, что было сил, по вискам, заставляя зажмуриться. Проклятье, этак Кирис себя выдаст.

Он лежал.

Не на берегу.

На чем-то мягком... ковер? Пожалуй. Ноги упирались... во что-то. Руки, кажется, были свободны. А вот боль в затылке растекалась, становясь мягкой, словно воск. Она расползалась ниже, на шею, на поясницу, выкручивая позвоночник, нашептывая, что поза-то далеко не удобна, что если Кирис не поменяет ее, то позвоночник этот, выгнутый странным образом, треснет.

- Справедливости, - этот голос тоже был громким и тоже причинял боль. От него рот наполнялся слюной, и Кирис не способен был сглотнуть всю ее. Приходилось давиться, и все же слюна вытекала, мешалась с кровью.

- Что такое есть справедливость? - философски заметил Мар. - Всего-навсего субъективный взгляд на объективную реальность...

- Пусть так.

Пол скрипнул под ногами Юргиса.

- Его ты тоже убьешь?

- Еще не знаю.

- Убьешь, - Мар сделал собственные выводы. - Ты хочешь справедливости, но платить за нее не готов. Суд, каторга... нет, проще избавиться от меня и от него, а там уж соврать что-нибудь правдоподобное... кстати, ты неплохо лжешь.

- До тебя мне далеко.

- И это правда.

Смешок был неуместен.

Боль нарастала волной, готовая погрести Кириса.

...море ведь и его звало. Оно подбрасывало приманку, расстилала дорожки лунного серебра, которые казались достаточно прочными, чтобы выдержать вес тела. Оно приносило те же раковины и даже позолоченный кубок с трещиной. Кирис его продал местному старьевщику, а на вырученные кроны купил пару булок.

Тогда море подарило ему сытый вечер.

- Так ты уже решил, как будешь меня убивать?

- А тебе только это интересно?

...у Кириса получилось удержаться. Возможно, самому, а может, море, приняв откупным даром случайную подругу его, успокоилось.

И просто повезло.

И сейчас повезет. Он пошевелил пальцами левой руки. Правая, вывернутая, затекла настолько, что почти не ощущалась.

- А что именно мне должно быть еще интересно?

Наверное, стоило послушать море, позволить ему одарить Кириса забвением, поскольку в волосы вцепилась чья-то рука и потянула, заставляя выгибаться.

- Надо же, - произнес Юргис с удивлением, - а ты живучий... мне показалось, он хорошо бил.

- Хорошо, - говорить было тяжело, море, повинуясь силе тяжести, перетекло из головы в грудь, заполнив легкие жижей. И та клекотала, клокотала, рвалась наружу кровавым кашлем.

- Что ж... какая теперь разница? - Кириса толкнули к стене, в которую он, не удержавшись на ногах, врезался и поморщился.

Боль не ушла.

Боль разлилась по телу, почему-то сосредоточившись где-то в пояснице, будто штырь воткнули. А Юргис, пнув по ноге, велел:

- Сиди. И руки давай...

Петля захлестнула оба запястья. Кирис на пробу потянул, но бесполезно, веревка наверняка не простая.

- Зачарованная, - согласился Юргис, вытирая руки. - Это хорошо... очень хорошо... что вы оба... теперь оба... вас найдут... наверное... мы поднимем корабль, а потом... случится катастрофа. Они ведь случаются, когда кто-то пренебрегает правилами техники безопасности. Верно?

Он засмеялся тихим смехом безумца.

- А ты...

- Останусь утешать безутешную вдову... хотя, конечно, вряд ли получится... она ведь так тебя любила... и никого не удивит, если вдруг вдова решит отправиться за мужем. Это так мило. Романтично.

Кровь не останавливалась. Она текла по губам, по подбородку и падала на стянутые руки, которых Кирис теперь вообще почти не ощущал.

- Думаешь, получится?

А вот Мар выглядел не в пример лучше. Он сидел в кресло, закинув ногу за ногу и ногой покачивая. Руки его, стянутые уже знакомой Кирису веревкой, лежали на коленях. И вид Мар имел вполне себе обыкновенный, будто бы и вправду не происходило ничего необычного.

- Получится, - с убеждением произнес Юргис. - Не может не получиться. Если боги есть... вы должны ответить... за все должны ответить.

- За кого именно? - уточнил Мар, подняв руки. Он коснулся носа и поморщился, потом неловко потер шею и повторил вопрос: - Ты же не за всеобщую справедливость, верно? У тебя личное, глубоко личное... настолько, что ты даже не способен взять и тихо от меня избавиться.

Он слегка наклонил голову.

- Тебе не терпится рассказать, верно? Но ты слишком горд...

Юргис дернулся было.

- Ты не единожды представлял себе, как оно будет. Да, пожалуй, ты раз за разом рисовал в своем больном мозгу картины моей казни. И всякий раз я умолял тебя о пощаде, верно? Но ты, гордый и справедливый, не снисходил до мольб какого-то засранца...

- Заткнись, - процедил Юргис сквозь зубы.

И отложил револьвер.

Хороший такой револьвер, с коротким рылом, с барабаном, который тускло поблескивал, дразня Кириса недоступной близостью своей, с аккуратной рукоятью. Не слишком маленькая, не слишком большая, лишенная всяких украшений, но тем и лучше.

Такая сама в руку просится.

- Почему? Разве приговоренному не дадут последнего слова? - Мар приподнял бровь. - Итак, не стрелять... оно и понятно. Если вдруг каким-то чудом останки корабля отыщут... скажем, поднимут со дна морского или, что вероятнее, снимут с деревьев, поскольку до моря мы точно не долетим, тебе будет сложно объяснить, откуда взялись пули в моей голове...

- А он, - Юргис кивнул на Кириса. - Пристрелил... скажем, собрался бежать с твоими деньгами, ты его догнал... выясняли отношения. Дошли до перестрелки. Или вот... ты понял кто он, попытался убить... ты ведь и вправду попытался его убить. Не вышло.

Надо сосредоточиться.

И для начала отрешиться от знакомого шепотка, который уговаривал не сопротивляться. Люди боятся смерти? Но это зря. Нет ничего страшного. Смерть - лишь миг, за которым Кириса ждет свобода. Он ведь именно свободы жаждал, верно?

Всегда.