– А теперь сведи-ка все воедино. Зачем кому-то копировать планеты и засовывать в гигантские яйца? А главное, какое отношение к этому имею я?

– А ты еще не понял? – спросила она не без раздражения. – Флойда скопировали, как и любое другое существо на планете. Флойд номер один после фотографирования прожил свою жизнь как умел. История продолжилась, пока Земля не погибла в две тысячи семьдесят седьмом. Вот и все. Но копия Флойда ожила спустя три века, и я прямо сейчас разговариваю с этой копией, пытаясь объяснить ей, что она – не оригинал.

Каждый раз Ожье выговаривала слово «копия» с нажимом, заставляя его звучать особенно обидно.

– Но как я могу быть копией? – удивился Флойд. – Я же все помню. И детство свое помню, и все, что было после, до сегодняшнего дня.

– Это ничего не доказывает. Тебя скопировали вместе с воспоминаниями, до самой последней их мелочи.

– Погоди-ка! Если копию сделали сотни лет назад, почему она до сих пор не умерла?

– Ты и должен быть мертв! И был бы, если бы копии позволили развиваться сразу после ее изготовления. Но ей не позволили. Копия – полный трехмерный образ Земли и ее обитателей, – по-видимому, пребывала в застывшем состоянии как метастабильный квантовый объект. – Она закрыла глаза, подыскивая аналогию. – Например, как непроявленная пленка.

– Но кто-то же ее проявил!

– Да. Суперпозиционные квантовые состояния чрезвычайно хрупки, а уж квантовая копия целой планеты должна быть крайне неустойчивой, этакий исполинский карточный домик, готовый сложиться от случайного чиха. Но создатели умудрились изолировать ее и предохранить от коллапса. Слабые излучения, проходящие сквозь оболочку, – нейтрино, гравитационные волны, – очевидно, не могли потревожить стазис, или как еще назвать законсервированное состояние. Но все же что-то смогло запустить эволюцию, проявить пленку. По твоему календарю мы встретились в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году, так?

– Да.

– Мы знаем из сохранившихся источников, что история твоего мира более-менее совпадала с нашей до середины тридцатых. Она изменилась бесповоротно в конце сорокового года, когда провалилось майское вторжение немцев в Арденны. А это значит, что за годы накопились мелкие изменения, давшие в итоге этот результат. То есть наиболее вероятно, что снимок был сделан близ нашего тридцать шестого и твой мир начал развиваться двадцать три года назад.

– Ну, если верить тебе, то да, – проворчал Флойд, явно не соглашаясь считать себя копией.

– А теперь посмотрим, что произошло у нас двадцать три года назад. Время в наших мирах течет одинаково. Сейчас две тысячи шестьдесят шестой. Отнимаем двадцать три года, получаем две тысячи двести сорок третий – год, когда прогры завладели Марсом и его лунами, включая Фобос.

– Куда мы и направляемся, – добавил Флойд, чтобы показать, как внимательно слушает.

– Да. И я не думаю, что это просто совпадение. Полагаю, твой мир начал развиваться с того момента, когда прогры задействовали портал на Фобосе. Часть внешнего мира просочилась в АБО, заставив квантовую суперпозицию коллапсировать к наблюдаемому состоянию. Снимок ожил.

В воображении Флойда внезапно нарисовалась жуткая картина: театральная сцена, населенная механическими куклами, стоящими неподвижно, покрытыми столетней пылью. И вот они задвигались, сперва медленно, соизмеряя вращение своих шестеренок с мучительно медленной музыкой ярмарочной шарманки. Но дергающаяся, звякающая музыка набрала темп, и танцоры закружились, выписывая эллипсы и спирали, лихорадочно задергались.

– Но если это так, если все, кого я знал, проспали сотни лет, разве бы мы не помнили все эти века сна?

– Ни черта вы помнить не можете! Для тебя – и для всех на планете – эти триста лет были меньше мгновения. Не исключено, что ты и ощутил на долю секунды что-то вроде дежавю – или как оно называется по-французски, – но не больше.

– И все на планете ощутили?

– Может быть. Но кому придет в голову вспоминать о таком?

– Не думаешь же ты, что я так запросто в это поверю?

– Флойд, я не прошу тебя ни во что верить.

В ее голосе послышалась искренняя жалость. И она куда сильнее логики убеждала в том, что сказанное – правда, от первого и до последнего слова.

– Я не копия, – произнес он, пытаясь совладать с затапливающей душу паникой. – Я Венделл Флойд. Настоящий.

– Ты идеальная копия. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь.

– Стало быть, я призрак? Подделка? Имитация?

– К сожалению, кое-кто считает именно так.

– А ты?

– Нет, – ответила Верити, и Флойд уловил в голосе тень сомнения. – Я так вовсе не считаю.

– Теперь я понимаю, почему ты боялась за меня перед цензором. Думала, он не пропустит.

– Я не знала, что могло случиться. Никто раньше не пытался вывезти людей с Земли-Два.

– Цензор отнесся ко мне как к любому другому человеку. Удовлетворена?

– Более чем. Но послушай, Флойд: ты чужой в моем мире. Твой мир, настоящий он или нет, остался в Париже.

– Не беспокойся, я всей душой желаю туда вернуться.

Что-то привлекло ее внимание, некий проблеск смысла в колонках бегущих по экрану цифр. Она защелкала тумблерами, не отрывая взгляда от потока данных, поморщившись, сжав губы.

– Не может быть!

– Чего не может быть?

– Я, наверное, ошиблась…

– Что ж, рискуем оба. Почему ты всполошилась?

– Кажется, я вижу оконечность тоннеля сразу позади нас. Числа показывают, что тоннель схлопывается, обрушивается за нами. Зона слипания и отражает сигнал.

– Но мы покинули Париж всего несколько часов назад.

– Я знаю. Похоже, проблемы начались вскоре после нашего вылета. Данные показывают, что тоннель рушится.

– Такое возможно?

– Полагаю, да. Скелсгард всегда говорила, что недалеко до беды, если после старта горловина сжимается слишком быстро. Похоже, робот не справился с регулировкой геометрии устья. Или он был запрограммирован возвратить нас любой ценой, пусть даже ценой самопожертвования и разрушения червоточины.

– И что это значит?

– То, что мы летим по трубе, делающейся все короче, и точка схлопывания нагоняет нас.

– Звучит не слишком оптимистично.

– Для меня тоже. – Ожье постучала пальцем по дисплею. – Но числа говорят сами за себя. Они показывают нашу скорость в гиперсети и ожидаемое время прибытия на Фобос. Мы ускоряемся, и ожидаемое время быстро сокращается.

– Это хорошо?

– Нет. Это не из-за нашего транспорта, и не из-за идущего за нами корабля, и уж точно не из-за обломка. С гиперсетью происходит что-то фундаментально катастрофическое. Думаю, дело в изменяющейся геометрии тоннеля. Нас продавливает вперед, точно шарик в насосной трубе. Стены сходятся, и чем ближе точка схождения, тем быстрее нас гонит вперед. – Она невесело посмотрела на Флойда. – Но транспорт не предназначен для больших скоростей. Я не знаю, что случится, когда увеличится кривизна стен. Нас может вдавить в другую оконечность тоннеля.