Все что ни делается – все к лучшему!

Вскоре после моего увольнения, из-за неумных амбиций руководства – появления дополнительных языковых сервисов, трест лопнул. Компания объявила банкротство. Медиа-рынок в очередной раз изменился – в Америку пришло NTV, возродилось TVR ребе Соловейчика, открывались и закрывались небольшие теле– и радиостанции, а из-за океана коварные московские гиганты вели сепаратные переговоры с Direct TV, Cablevision и Dish Network[406].

Готовился большой скачок.

Интернет, «цифра», новые технологии и спутниковая вседозволенность окончательно и бесповоротно «замочили в сортире» это сладкое слово – «монополия».

Я делал свое постороннее концертное дело и наблюдал за битвой гигантов со стороны, водя дружбу с белыми, красными, зелеными и голубыми. На моих днях рождения конкуренты совместно выпивали и веселились, забывая о боях местного значения в русско-американском эфире. Некоторые из них сохранили верность и навещали «Левку-рабовладельца» во время трехлетнего домашнего ареста, а особо преданные – в Форте-Фикс. Поэтому даже в условиях тюремной изоляции я знал ответы на вопрос – «кто с кем», а также кто что замышляет и кто куда переходит работать.

Хотя, если честно, в условиях ограничения свободы эти проблемы меня волновали «поскольку-постольку». На повестке дня стояли сугубо внутренние вопросы. Форт-фиксовские…

…Уходивший следующей весной на заслуженный капиталистический отдых «Главный Исправительный Офицер» – Герр Коммендантен Форта-Фикс поддался непозволительному приступу старческого либерализма. Маячащая на горизонте стотысячная пенсия и рождественские напевы что-то замкнули в его голове – старый каратель дал добро на проведение «праздничной недели».

Слово «Рождество» политически корректно не употреблялось, дабы никоим образом не обидеть «brothers» с Кваанзой[407], еврейцев – с Ханукой и прочих нечистивцев с их странными религиозными заморочками.

Какой-то особенно одаренный дизайнер (предположительно, один из «инструкторов» Отдела образования), слепил десятистраничный праздничный буклет.

На обложке красовался безвкусный, но зато всем понятный аляповатый коллаж: снеговик, Вифлеемская звезда, ясли с волхвами, еврейская минора со звездой Давида и африканские красно-зелено-черные свечи к Кваанзе. Сверху невообразимым шрифтом были выведены слова традиционного поздравления: «Seasons Greetings and Happy New Year»[408].

Хотя на каждую камеру полагалось только по одной брошюрке, я не по-товарищески незаметно ее умыкнул. Программка пошла в мой «архив», который новый американский Миклухо-Маклай начал собирать с первого своего пребывания в тюрьме.

Я периодически черпал из него вдохновение, сидя в раздумьях над чистым листом бумаги и пытаясь разродиться очередной умной мыслью для «Пенитенциарных хроник».

…На первой странице буклета вместо «колонки редактора» блистала «колонка коменданта» – обращение Главного Охранника к американскому и прочему тюремному люду. На двух тюремных языках – английском и испанском – Вертухай из Вертухаев призывал нас измениться, отречься от преступного прошлого и выйти на свободу с чистой совестью. Далее шли соответствующие наставления от руководства всех тюремных подразделений. Страница номер пять извещала о главном событии рождественской недели – приезде женского хора города Трентона с религиозно-шефским концертом.

Такое событие меня разволновало не на шутку, тем более с переходом на работу в библиотеку у меня появился излишек времени и сил. Совсем небольшой. Идя навстречу Кристмасу[409] и новому году, тюремный естествоиспытатель произвел саморокировку и решил посетить «избранные места» праздничного тюремного фестиваля. В первую очередь – концерт женской самодеятельности.

…В «день Х» спортивный зал Форта-Фикс был забит под завязку. Выдвижные трибуны и их окрестности возбужденно гудели в ожидании «сеанса». В воздухе пахло нездоровой ажитацией и мужским переполохом. Лук-Франсуа, мой друг и по совместительству заведующий музкомнатой, важничал, настраивая аппаратуру и электроинструменты – организатор шоу, капелланша Флюгер попросила его помочь самодеятельным артисткам.

Я тоже не мог усидеть на месте и мотался между входом, Луком-Франсуа, музыкальной комнатой и туалетом. «Пламенный мотор» театрально-концертного администратора Льва Трахтенберга работал на холостом ходу…

Как только на середине джима появились слегка испуганные протестантские певуньи, каторжане застучали ногами, захлопали и заулюлюкали.

Половина зрителей вскочила со своих мест, пытаясь получше разглядеть особ женского пола. Зэки вытягивали вперед указательные пальцы, активно переговаривались, похлопывали друг друга по плечам и время от времени размахивали руками, дабы привлечь внимание той или иной хористки. Двенадцать негритянок и ни единой белой дамы.

Сказывался национально-этнический состав соседнего Трентона – зачуханной столицы Нью-Джерси. Карта «Садового Штата»[410] пестрела черными анклавами, как моя кожа – непонятно откуда взявшимися тюремными прыщами и раздражениями.

Чернокожие дивы в ярко красных балахонах напоминали мне героинь фильма «Sister’s Act»[411]. И по формам, и по темпераменту…

Жопасто-сисястые певицы выстроились полукругом и по команде одной из «сестер» запели. При этом они пританцовывали, покачивали пышными бедрами и подыгрывали себе руками.

После каждой новогодней песни или рождественского гимна тетеньки долго раскланивались и улыбались нам во все 384 зуба.

Спортзал наполнялся все более усиливающимся сексуальным желанием. В условиях тюрьмы и воздержания самая страшная страхолюдина легко сходила за Елену Прекрасную. Об этом феномене предупреждали классики мировой спецлитературы и те, кто отсидел за решеткой хотя бы год.

Ведущая-дирижерка объявила последний номер и предложила многоуважаемой публике подпеть хору известный Кристмас-шлягер о Джисусе Крайсте «Silent Night»[412]. Я эту песенку хорошо знал по спевкам у протестантов и поэтому вместе со всеми заголосил во всю ивановскую.

– Раша, я не знал, что ты поешь такие песни… – удивился сидевший за мной совсем не глупый голландец Йоханн.

Я в ответ скромно промолчал.

Бурные продолжительные аплодисменты вынудили «ladies in red»[413] исполнить что-нибудь на «бис».