А с Д<митрием> П<етровичем> угадали — кажется женится и (пока что) на Вере, во всяком случае С<увчин>ские разошлись и В<ера> у сестры Д<митрия> П<етровича> где-то на юге.

Пишу хорошие стихи.

До свидания, дорогая Саломея, жду ответа: согласны ли с иждивением и когда можно будет С<ергею> Я<ковлевичу> Вас повидать.

В пятницу у меня будет Синезубов, передам ему все относительно Vogel'я [1495] и паспорта, огромное спасибо. Вы его спасаете.

Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые — ВРХД. 1983. № 138. С. 182–183 (с купюрой). (Публ. Г.П. Струве). СС-7. С. 144–145 (полностью). Печ. по СС-7.

55-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

               Дорогая Саломея,

Завтра (1-го) у нас терм, но у нас отсрочка на еще несколько дней. Если можете прислать иждивение — ния (сентябрь и октябрь) до 5-го, буду Вам бесконечно-благодарна. Очередная консьержка ушла и получает сама хозяйка, а с ней лишний раз встречаться — омерзение.

Вернулась из Бретани Аля с множеством зарисовок, гораздо лучше тех, что Вы видели на стене. Заставляет лизать все свои вещи (вплоть до чемодана), чтобы (мне) почувствовать, какое море соленое.

Дела наши хуже нельзя.

Да! я тогда по-настоящему и не поблагодарила Вас за те сто фр<анков>, только с жадностью их забрала. — Спасибо огромное. До свидания, целую Вас.

                             МЦ.

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d'Arc

30-го сент<ября> 1931 г.

Нынче иду с Синезубовым к Вожелю.

Впервые — СС-7. С. 145. Печ. по СС-7.

56-31. А.А. Тесковой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

8-го Окт<ября> 1931 г., Сергиев день.

          Дорогая и Милая Анна Антоновна,

(Милая — нечаянно, а м<ожет> б<ыть> не-нечаянно написала с большой буквы: нечаянного — нет, кто-то или что-то за нас — в нас — чает).

И письмо и деньги и подписки — всё получили, подписки и деньги переданы кому следует, бесконечное спасибо, вы мой самый верный ДРУГ.

Катастрофа нашего терма (трехмесячной квартирной платы) разрешилась благополучно, — и люди помогли, и как раз чешское иждивение пришло (сокращенное, но слава Богу, что вообще дают!) словом, сбыли эту гору с плеч и на три месяца спокойны. Я, вообще, за «Grands efforts» [1496] в жизни, — лучше сразу непомерное, чем понемножку — всё равно непосильное, ибо нам по нашему имущественному положению нужно было бы жить под мостом. Пишу Вам так подробно, п<отому> ч<то> знаю, что Вы и черновики (любимых вещей) любите. Вся жизнь — черновик, даже самая гладкая.

_____

Вернулась из Бретани Аля, привезла всем подарки: ей на ее именины мать ее подруги [1497] подарила 50 фр<анков>, — купила на все деньги шерсти и связала Муру и мне две чудных фуфайки, с ввязанным рисунком, как сейчас носят — (и хорошо делают, что носят). Мне зеленую с белым ожерельем из листьев, Муру сине-серо-голубую, северную, в его цветах. На днях начинаются ее занятия в школе, берет три курса: иллюстрацию, гравюру по линолеуму (по дереву — не по средствам, обзаведение не меньше чем 300 фр<анков>) и натуру. Очень старается по дому и вообще бесконечно мила. Очень красива, выровнялась, не толстая, но крупная — вроде античных женщин. Моей ни одной черты, кроме общей светлости. Мур растет, — 6 л<ет> 8 мес<яцев>, переменил четыре зуба, а если не похудел, так постройнел, мне почти по плечо. Нрав скорее трудный, — от избытка сил всё время в движении, громкий голос, страсть к простору — которого нет. Дети, а особенно такие дети, должны расти на воле. Французские дети ученьем замучены: от 8 ½ ч<асов> до 12 ч<асов>, перерыв на 1 ч<ас> и опять до 4 ч<асов> — когда же жить, играть, гулять? Дома уроки и сон, ни на что не остается. Ребенок до 10 л<ет> должен был бы учиться три часа в день, а остальное время — расти. Согласны? Потому до сих пор не могу решиться отдать его в школу, ибо все школы таковы, утренних нет. Это моя большая забота, ибо растет без товарищей, которых страстно любит. Пишет и читает по-русски и читает (самоучкой) по-франц<узски>, начинает бойко (хотя неправильно) говорить. Как мне бы хотелось Вам, дорогая Анна Антоновна, их обоих показать! Когда увидимся??

С<ергей> Я<ковлевич> пока без работы — обещают — но при самой доброй воле трудно, — и французы без мест.

Обнимаю Вас нежно, скоро еще напишу — о той другой жизни, где мы с Вами никогда не расставались.

                             МЦ.

Обо всем забыла спросить: как здоровье Ваше и Ваших? Планы на зиму? Есть ли литературные люди? Пишите о себе. Будет ли кто-нибудь помогать по хозяйству?

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 94–95 (с купюрами). СС-6. С. 396–397. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 153–155.

57-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 8-го Октября 1931 г., сегодня имянины С<ергея> Я<ковлевича>, а он в постели, в гриппе.

               Дорогая Саломея,

Огромное спасибо за иждивение, — терм с Божьей и Вашей помощью с плеч сбыли.

Но тревожит чужая тревога, а именно дела Синезубова. Мы были с ним у Вожеля [1498], который нас очень хорошо принял, паспорт рассматривал с тщательностью пограничника, ничего не забыл, обо всем спросил и, главное, все записал. Расстались мы на том, что он известит Ва́с.

Но нынче уже 8-ое, а синезубовская виза кончается 20-го, бедный малый в безумной тревоге и тоске, а главное — и м<ожет> б<ыть> вина моя — что он еще не подавал никакого прошения о продлении визы. Моя просьба к Вам, милая Саломея, сводится к следующему: узнайте у Вожеля (он, естественно, мог забыть) есть ли надежда на