но службу выселили с квартиры (с huissier! [1511]) С<ережа> спасал динамомашину и материалы. Потому временно не платят, но потом кажется опять будут (200 фр<анков> в неделю, больше у нас нет ничего, а сейчас просто ничего).

Итак жду Вашего зова от понедельника той недели, когда хотите.

Целую Вас и очень люблю

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 147–148. Печ. по СС-7.

62-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 29-го декабря 1931 г.

               Дорогая Саломея,

Обращаюсь к Вам с очередной просьбой, а именно: не могли бы Вы поспособствовать Алиному устроению в какой-нибудь модный журнал (figurines [1512]). Она очень талантлива как раз в фигуре, линии и т. д. и не сомневаюсь, что была бы принята — если была бы двинута. Вся надежда сейчас на ее заработки: мои Вы знаете (NB! вечер дал всего 200 фр<анков>, а 1-го терм — 1300 фр<анков>, а С<ергей> Я<ковлевич> своим картоном вырабатывает всего 200 фр<анков> в неделю да и то с задержками и перерывами в работе [1513]. Сейчас например две недели перерыву, т. е. две недели не будет ничего. Положение отчаянное, вот я и подумала, что м<ожет> б<ыть> Вы что-нибудь сможете сделать для Али.

Ее рисунки ничуть не хуже хороших профессиональных, а — была бы надежда на устройство — после месяца «figurines» в школе она бы многих просто забила. Не материнское самомнение, а мнение знающих.

Подумайте об этом, милая Саломея, тогда она с 1-го января записалась бы на курс figurines и к 1-му февраля могла бы уже подать мастерские вещи.

Другого исхода не вижу. Если бы Вы захотели, она могла бы Вам привезти показать имеющееся.

Простите за зверский эгоизм письма, но мы по-настоящему тонем. Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые СС-7. С. 148. Печ. по СС-7.

63-31. Р.Н. Ломоносовой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

29-го декабря 1931 г.

          С Новым Годом, дорогая Раиса Николаевна!

Как давно от Вас нет вестей! [1514] Как здоровье сына, справился ли он наконец с своей упорной болезнью? Это ведь — главное в Вашей жизни, об остальном даже не хочется спрашивать.

Если откликнетесь (я даже не знаю в точности где Вы, пишу по инерции в Кембридж) — охотно расскажу Вам о себе, пока же сердечно желаю Вам и Вашим всего, всего лучшего в наступающем 1932 году.

Целую Вас.

                             МЦ.

Прилагаемая иконка — от Али [1515].

Впервые — Минувшее. С. 273. СС-7. С. 341. Печ. по СС-7.

64-31. Н. Вундерли-Фолькарт

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

29-го декабря 1931 г.

Милостивая государыня! Странные бывают совпадения. Сегодня после долгого молчания я взялась, наконец, за письмо, и оказалось, что сегодня — 29-ое декабря, день смерти Рильке. 1926–1931: пять лет! Если меня в моем глубочайшем сне спросят: когда это было? — Вчера! Только что! Никогда! Никогда не будет и никогда не может быть. Никогда и не было.

А теперь, милостивая государыня, небольшое происшествие — рильковское. Поскольку дома я не успеваю добраться до чтения (как и до писания и до себя самой), то я всегда читаю в маленькой электричке Медон — Париж, коей, вероятно, и в помине не было, когда в Медоне жил Рильке. Так и на этот раз. Я читала первый том его писем и так глубоко потерялась в нем, как можно потеряться и (найтись!) лишь в лесу, и когда вдруг поезд остановился, я не могла понять, где же выход. (Выхода в этот момент не было.) Поезд стоял, я бесшумно металась взад-вперед под испуганным взглядом всех остальных. Никто не проронил и звука, никто даже не шелохнулся, как будто их всех — всех тех — я погрузила в мой сон.

Наконец один — слегка улыбнувшись — открыл мне дверь.

Все это длилось ровно минуту: целых шестьдесят секунд: сколько ударов сердца?

Эту историю всего охотней я рассказала бы Райнеру. Но его «нет» (как не оказалось и двери, точь-в-точь как и двери), и я дарю ее Вам, милая госпожа Нанни, к седьмой (любимое число Рильке!) годовщине его отсутствия.

После Р<ильке> я никого не полюблю — не захочу, не смогу. А ведь мы и не любили друг друга, да никогда и не полюбили бы. Об этой нелюбви он и пишет в своей последней Элегии (для Марины) [1516].

_____

Вот еще, прямо из моей записной книжки:

— Поскольку дома у меня нет времени — не бываю дома (ибо всегда в себе) — я читаю твои письма только в поезде или подземке (прекрасное слово!) — и как внутренне я защищаюсь, Райнер, от всего и всех — тобою, так внешне защищен и ты — твоя книга — моей (под моей) рукой — крылатой рукой плаща.

_____

Милая госпожа, я ничего не знаю о Вас с той поры, как потерялось письмо. Где Вы (у меня лишь один из Ваших адресов), какой была или будет зима? Жива ли еще мать Рильке? [1517] Знаете ли вы что-нибудь о его дочери и внучке? [1518] (Его кровь!)

_____

Мои дела очень плохи, потому что очень плохи наши дела. Муж работает в частной конторе [1519], с 9 утра до 10 и даже 12 ночи, и получает за это 260 франков в неделю — он тратит их на питание и проезд. Вот все, что мы имеем, собственно, не имеем даже этого, потому что как раз теперь у него каникулы,