Дымка спустилась на нижний этаж и остановилась. Поэт сидел на краю помоста, настраивая лютню. Дукер сидел за привычным столиком и хмурился на кружку эля, которую обхватил руками, как будто хотел задушить злую, непреклонную судьбу.

Мураш… Мураш в тюрьме. Скиллара ушла уже несколько колоколов назад и еще не вернулась. Баратол проводил последнюю ночь в камере – на рассвете фургон повезет его на скобяной завод.

Хватка лежала наверху, в кровати, закрыв глаза, и дышала неглубоко и прерывисто. Она, правду сказать, ушла. И, наверное, не вернется.

Дымка завернулась в плащ. Мужчины не обращали на нее внимания.

Она ушла.

С тех пор как ушла прекрасная и страшная женщина – а сколько прошло дней, недель или лет? – Чаур сидел в одиночестве, сжимая потное копье, которое дал Рещку мертвец в маске, и раскачивался взад-вперед. А потом вдруг захотел уйти. Почему? Потому что чайки снаружи кричали, не переставая, а лодка повизгивала, как крыса, зажатая в кулаке, а от плеска воды тянуло помочиться.

И потом, ему нужно найти Барала. Единственное всегда доброе лицо – его так легко запомнить. Лицо сразу папы и мамы; одно лицо – так еще легче запомнить. Без Барала мир похолодел. И стал жалким, и все стало зыбким; и пытаться держаться, когда все разваливается, так трудно.

И Чаур уронил копье, поднялся и вышел.

Искать Барала. Да, он знал, где искать. Откуда знал – никому не известно. Что у него в голове, никто не мог представить. Как глубока и велика его любовь, никому не дано постичь.

Злоба стояла на другой стороне улицы напротив отвратительной усадьбы, где временно проживала ее отвратительная сестра, и обдумывала следующий ход; каждый вариант сопровождался задумчивым постукиванием пальца по полным, густо накрашенным губам.

Вдруг палец застыл на полпути, и Злоба медленно наклонила голову.

– Ох, – тихо произнесла она. А потом опять: – Ох.

Вдали завыл ветер.

Но ведь на деле никакого ветра и не было?

– Ох…

И как это все изменит?

Стражник, упрямо не обращая внимания на тупую боль в груди и внезапные уколы в левой руке, вышел из караулки на обход: по Озерному кварталу до стены, отделяющей его от Даруджийского квартала; ночные убийства теперь совершались по обе стороны стены. Может быть, на этот раз повезет увидеть что-нибудь или кого-нибудь – и все встанет на свои места. Может быть.

Он ведь подавал заявку на мага, на колдуна, но колеса бюрократической машины в таких случаях крутятся неохотно. Наверное, нужно, чтобы убили важную птицу, чтобы все пришло в движение. А он ждать не может. Поиск этого убийцы стал для него сугубо личным делом.

Ночь была странно тихой, при том, что наступила кульминация празднества Геддероны. Народ в большинстве сидит по тавернам и корчмам, напомнил он себе, борясь с неестественной слабостью; хотя не мог не отметить напряженные лица встречных и их странную торопливость. Где-то пирушка? Пьяные танцы? Рановато еще, сказал он сам себе. Однако эти два слова и все, что они означали, не имело смысла.

Он слышал далекую бурю на равнинах к югу от города. Раскат грома, ветер в ответ; он сказал себе, что просто чувствовал приближение бури. Просто обычное напряжение в воздухе, как всегда накануне таких событий.

Он прибавил шагу, морщась от боли в груди и все еще ощущая на губах вкус прощального поцелуя жены, а на талии – торопливые объятия детей.

Этот человек никогда не просил сочувствия. Он делал только то, что считал правильным. Такие люди иногда появляются в мире, в любом мире, как припев благословенной песни, главный фрагмент, скрепляющий то, что иначе превратилось бы в какофонию.

Представьте мир без таких душ.

Да, без них пришлось бы туго.

Довольно долго простояв, в молчании уставившись на запертый склеп, четверо скорбящих отправились обратно в таверну «Феникс», где Мизу поджидает печальное открытие – хотя оно не так потрясет ее, как могло бы.

Не прошли они и пятисот шагов, Раллик Ном вдруг остановился.

– Я должен вас оставить, – сказал он спутникам.

– Крупп понимает.

Убийца прищурился на пузатого коротышку с печальным лицом.

– И что же будет дальше, Крупп?

– Будущее, мой друг, всегда отворачивается, даже когда стоит к нам лицом.

От такого странного, нелепого заявления Колл фыркнул:

– Нижние боги, Крупп!..

Однако Раллик уже развернулся и шагал к выходу из переулка.

– Что-то меня гложет, – сказала Миза.

Колл снова фыркнул и сказал:

– Пошли. Мне нужна еще бутылочка – и чтобы в ней было действительно что-то бьющее в голову.

Крупп послал ему благостную улыбку. Издевался? Да как можно.

Сэба Крафар, магистр Гильдии убийц, оглядел свою маленькую армию убийц. Всего тридцать один. Достаточно, более чем достаточно, и все же он не был так спокоен – или так уверен, – как должен бы быть.

– Просто смешно, – пробормотал он еле слышно. И подал знак.

Толпа быстро разделилась на три группы, и каждая отправилась в своем направлении, чтобы появиться у цели в назначенный час.

Настанет утро, и в Совете появится новое свободное место. Пропитанное кровью, это правда, но разве ж такое впервые?

Будущее представлялось Шардану Лиму безоблачным. Если все пойдет хорошо, он, наконец, выйдет из тени Ханута Орра. А в его собственной тени будет Горлас Видикас. Они будут делить женщину, и в этой ситуации им не достичь равенства, ведь Горлас почти совершенно беспомощен, когда речь о том, чтобы удовлетворить Вазу. И Горлас поймет, что счастье его жены зависит не от него, а от другого мужчины, делящего ее ласки – Шардана Лима, – и когда родится первый ребенок, будут ли сомнения, чей он? Продолжатель именитого рода, законный наследник дома Видикасов.

Сегодня вечером Шардан Лим вышел один и двигался привычным путем к усадьбе Видикаса; у ворот он остановился, изучая скромное, но отлично выстроенное здание. Явно угадывался гадробийский стиль. Угловая квадратная башня была выше, чем казалась; в комнатах властвовали пыль и пауки – точно такие же здания еще можно отыскать в Гадробийском квартале и в холмах на восток от города. Три из четырех стен были укрыты дотянувшимися из сада лианами. Будь эта башня деревом, она была бы мертва уже целые века. Прогнившая насквозь, рухнула бы под первым мощным ветром. Запустение было не случайным. Гадробийская кровь считалась среди благородных позором. Так было всегда – и так будет всегда.

Когда Шардан получит эту усадьбу, башню он снесет. У него чистая даруджийская кровь. Как и у Вазы.

Он услышал топот стремительно несущихся лошадей – они приближались от нижнего города, и через несколько мгновений появились трое гонцов, придержав лошадей у ворот усадьбы.