Он был исчадием ада, и я не имел желания и дальше калечить из-за него свою жизнь. Если Каланча нашла в себе силы порвать со мной, то и я найду в себе силы порвать с ним. Мне было плевать на то, что обо мне скажут, — каждый человек имеет право не общаться с родственниками.

Я шел домой с намерением собрать все осколки своих сил и швырнуть в его ненавистное лицо.

И направился прямо ко входу. Свет в окнах не горел. Я открыл дверь и проскользнул внутрь. Из спальни доносились странные звуки. Судя по всему, отец снова плакал. Но это был не просто плач — звуки скорее напоминали рыдания. Ну и что? Я ожесточился, не желая поддаваться состраданию. Открыл дверь, но то, что увидел, меня потрясло. Однако у меня не хватило чувства приличия, чтобы закрыть створку и уйти. Отец лежал в постели с Анук.

— Убирайся! — завопил он.

Я даже не повернул головы, только поинтересовался:

— И давно у вас это?

— Джаспер, пошел вон! — снова закричал отец.

Я понимал, что надо сматываться, но ноги, как и голова, меня не слушались.

— Ничего себе шуточки! — брякнул я.

— Почему шуточки? — возмутился отец.

— Что ей здесь надо?

— Джаспер, оставь нас в покое! — крикнула Анук.

Я вышел за порог и хлопнул дверью. Стало до крайности обидно: Анук отказалась спать со мной, но с готовностью прыгнула в постель к отцу. Бр-р-р… и еще с моими презервативами. Что она в нем нашла, когда ее обхаживал Оскар Хоббс? Раскручивался сценарий жалкой «мыльной оперы»? Отец всю жизнь избегал отношений с женщинами и вот теперь завел их со своей единственной наперсницей, но оказался в невыгоднейшей позиции любовного треугольника. Так что, если логика возобладает, эти отношения обречены.

Но это меня уже не касалось.

На следующее утро я проснулся рано. И решил, что самое практичное найти себе жилье совместно с какими-нибудь наркоманами — доступное и недорогое, чтобы не потратить на кров все свои скудные сбережения. Позвонил по нескольким объявлениям, но их оказалось не так много, поскольку большинство имели приписку: «Для женщин». Складывалось впечатление, что мужчины не совершили того эволюционного рывка, который позволил бы им самостоятельно заботиться о себе. Разумеется, меня и раньше тянуло к уединению, но, лишь столкнувшись лицом к лицу с другими человеческими существами, я понял, насколько оно мне необходимо. Общаясь с себе подобными, надо было проявлять вежливость — и не раз в день, а целый день. А что, если мне захочется шесть часов просидеть в исподнем на кухне и таращиться на звезды? Жизнь в хижине в сердце лабиринта сделала меня непригодным для совместного проживания.

В итоге я решил остановиться на однокомнатной квартире и нанял первую попавшуюся. Она состояла из единственной комнаты, ванной и расположенной за перегородкой вдоль стены кухней. Восхищаться было нечем. Ни одной детали, которая заставила бы воскликнуть: «Только посмотрите, как здорово!» Ничего подобного — задрипанная комнатенка, и только. Я подписал договор о найме, внес арендную плату и гарантийный депозит. Взял ключи, сел в пустой квартире и выкурил несколько сигарет подряд. Затем нанял фургон, поехал в хижину и побросал в него все, что могло пригодиться.

После чего отправился в дом. Отец стоял на кухне в халате, с рукава которого так и не сорвал ярлык. Фальшиво насвистывал и варил макароны.

— Где Анук? — спросил я.

— Понятия не имею.

Не исключено, что с Оскаром Хоббсом, подумал я.

Соус к макаронам шипел и брызгал во все стороны. В другой кастрюле он настолько переварил овощи, что выпарил из них все следы аромата. Глаза, что было крайне редко, смотрели на меня с симпатией.

— Полагаю, ты был несколько поражен. Надо было тебе раньше рассказать. Но вот теперь ты знаешь. Слушай, может, сходим куда-нибудь вчетвером?

— Вчетвером?

— Я с Анук и ты со своей куколкой.

— Отец, я уезжаю.

— Я имел в виду, не сегодня вечером.

— Да нет: я уезжаю насовсем.

— Насовсем? И не вернешься?

— Я нашел себе в городе жилье. Однокомнатную квартиру.

— И жилье уже нашел?

— Да. Заплатил гарантийный депозит и внес арендную плату за две недели.

Отец не сумел унять дрожь — я заметил, как его колотит.

— Когда собираешься переезжать?

— Немедленно.

— Прямо сейчас?

— Пришел попрощаться.

— А как же вещи?

— Я нанял фургон. Собрал все, что может пригодиться.

Отец как-то странно потянулся и неестественно ровным голосом продолжал:

— Мое мнение тебя, я вижу, не интересует.

— Не очень.

— Что будет с твоей хижиной?

— Я ее с собой не беру.

— Да нет, я хотел сказать… — Он осекся, ибо и сам не знал, что хотел сказать. Тяжело задышал, раздувая ноздри, и изо всех сил старался казаться несломленным. Я запретил себе поддаваться чувству вины. Сознавал, что, теряя меня, он теряет единственного человека, который его понимал. Но я чувствовал себя виноватым и подругой причине — не представлял, что произойдет с его рассудком. Как я мог его покинуть, когда у него такое лицо? Грустное, одинокое, испуганное.

— Тебе помочь с переездом?

— Нет, все в порядке.

Мы словно всю жизнь играли в какую-то игру, и вот теперь она подошла к концу, и нам предстояло снять маски, костюмы, пожать друг другу руки и сказать: «Отлично поиграли».

Но мы этого не сделали.

Внезапно вся моя горечь и злость на него испарились. Я увидел в отце паука, который, проснувшись, решил, что он муха, и не понимал, что запутался в собственной сети.

— Мне, пожалуй, пора, — сказал я.

— У тебя есть телефон?

— Пока нет. Позвоню и сообщу тебе номер, когда обзаведусь.

— Хорошо. Тогда пока.

— До встречи.

Когда я уходил, отец что-то тихонько проворчал. Звук был такой, словно у него возникли проблемы с кишечником.

От автора. Мой вариант этой главы немедленно отправился в машинку для уничтожения бумаг, как только я обнаружил среди документов отца первые пять глав его незаконченной автобиографии. Я только-только подошел к концу своих излияний и, откровенно говоря, почувствовал досаду, главным образом потому, что вынужден был признать, что его изложение событий этого периода лучше, чем мое. Не только точнее, так как не содержит моих длинных отступлений по поводу многочисленных сообщений о развратных священнослужителях. Меня вывело из себя, что его версия противоречит моей и даже тому, что было сказано ранее (в части четвертой), хотя я старательно работал над текстом. Тем не менее под влиянием моей двойной звезды — нетерпения и лени — я не стал вносить изменений в книгу, решив поместить слегка отредактированную незавершенную автобиографию отца в качестве части пятой. Мой вариант этой части тоже сохранился — я все-таки не отправил его под нож, — и надеюсь: пройдет время, и любопытный покупатель предложит за него на торгах хорошую цену.