– Холодный как лед, шкипер, – сказал он. – Яего еще изолировал для верности.

Он протянул Томасу Хадсону сандвич, завернутый в обрывокбумажного полотенца, и сказал:

– Сандвич-шедевр, фирменное название «Гора Эверест».Только для высшего начальства.

В недвижном воздухе до Томаса Хадсона явственно донессязапах спиртного.

– Тебе не кажется, Вилли, что ты сегодня рановатоначал?

– Нет, сэр.

Томас Хадсон посмотрел на него испытующе.

– Как ты сказал, Вилли?

– Нет, сэр. Вы не расслышали, сэр?

– Ну вот что, – сказал Томас Хадсон. – Мнетебя пришлось переспросить. А ты меня слушай так, чтобы не переспрашивать.Немедленно ступай вниз. Уберешь камбуз как следует, тогда иди на бак, чтоб бытьу меня на глазах, и приготовься бросать якорь.

– Есть, сэр. Я себя что-то плохо чувствую, сэр.

– А мне на… как ты себя чувствуешь, морской законник.Если ты себя сейчас чувствуешь плохо, так скоро почувствуешь много хуже.

– Есть, сэр, – сказал Вилли. – Я себя плохочувствую, сэр. Мне бы надо показаться судовому врачу.

– Он должен быть в носовом кубрике. Пойдешь мимо,стукни в дверь, посмотри, там он или нет.

– Я и сам так думал, сэр.

– Что ты такое думал?

– Ничего, сэр.

– Пьян вдребезину, – сказал Генри.

– Нет, он не пьян, – сказал Томас Хадсон. –Выпить он выпил. Только, в голове у него мутится не от этого.

– Он уже давно какой-то чудной, – сказалАра. – Но он всегда был чудной. Никто из нас не перенес того, что перенесон. Я, например, вовсе ничего не перенес.

– Том перенес предостаточно, – сказалГенри. – А пьет холодный чай.

– Ладно, не будем раскисать и разнюниваться, –сказал Томас Хадсон. – Ничего я не перенес, а холодный чай – мой любимыйнапиток.

– Что-то раньше ты его так не любил.

– Век живи, век учись, Генри.

Они уже были почти на траверзе маяка, впереди показаласьскала, которую нужно было обойти, и ему хотелось прекратить этот пустойразговор.

– Ступай и ты на бак, Ара, посмотри, как он там. И неоставляй его одного. Генри, ты смотай и убери удочки. А Джордж пусть поможетАнтонио со шлюпкой. Можешь даже сойти с ним на берег, Джордж, если он пожелает.

Оставшись один на мостике, он провел судно почти у самойскалы, откуда потянуло запахом гуано, и, обогнув мыс, выбрал место для якорнойстоянки. Глубина там была не больше двух морских саженей, дно было чистое,ровное, и сильно чувствовалось течение. Он поглядел на покрашенный белойкраской дом и на старомодную башню маяка, потом оглянулся туда, где заторчавшей из воды высокой скалой зеленели островки все в мангровых зарослях, аеще дальше темнел низкий, голый, скалистый берег Кайо Романо. Так долго жилиони, не считая частых отлучек, в виду этого длинного, странного, кишевшею москитамиострова, так хорошо знали многие его уголки, столько раз он служил имориентиром в конце рейсов, удачных и неудачных, что Томас Хадсон невольноиспытывал волнение, когда на горизонте возникали или же, наоборот, постепенноскрывались знакомые очертания. И вот сейчас он опять перед глазами, особенноголый и мрачный с этой стороны, словно кусок бесплодной пустыни, протянувшейсяв море.

На этом большом острове можно было встретить диких лошадей,и диких коз, и диких свиней; не раз, должно быть, находились люди,воображавшие, что им удастся его освоить. В глубине его были и холмы, покрытыесочной растительностью, и живописные долины, и рощи строевого леса, и однаждыгруппа французов попыталась обосноваться на Романо и построила целый поселок,получивший название Версаль.

Теперь все каркасные дома поселка были заброшены, кромеодного, самого большого. Как-то раз Томас Хадсон пришел туда в поисках преснойводы и увидел собак, толкавшихся среди свиней, которые копались в луже. Исобаки и свиньи были серыми от москитов, облепивших их сплошной пеленой. Этотостров был райским местом, когда несколько дней подряд дул восточный ветер;можно было сутки идти с ружьем среди великолепной природы, такой жедевственной, как в те дни, когда Колумб высадился на этом побережье. Но стоиловетру улечься, как с болот налетали тучи москитов. Слово «тучи» здесь отнюдь неметафора, думал он. Они в самом деле налетали тучами и могли закусать человеканасмерть. Нет, те, кого мы ищем, едва ли укрылись на Романо, думал он. В такойштиль это невозможно. Скорей всего, они прошли дальше.

– Ара, – позвал он.

– Что нужно, Том? – спросил Ара. Он всегдаподтягивался на руках и вспрыгивал на мостик легко, как акробат с литым изстали телом.

– Ну, что там?

– Вилли не в себе, Том. Я его увел в тень и дал емувыпить и уложил его. Теперь он лежит спокойно, только очень уж пристальносмотрит в одну точку.

– Может, ему напекло голову солнцем?

– Может, и так. А может, что другое.

– А остальные где?

– Хиль и Питерс спят. Хиль всю ночь дежурил при Питерсе,не давал ему заснуть. Генри тоже спит, а Джордж пошел на шлюпке с Антонио.

– Им уже пора бы вернуться.

– Они и вернутся.

– Вилли совсем нельзя быть на солнце с его головой.Болван я, что послал его на бак. Думал о дисциплине, а о чем нужно, не подумал.

– Я там разбираю и чищу большой пулемет, да еще всевзрыватели пришлось проверять, не отсырели ли во время дождя. Вчера мы, каккончили играть в покер, все разобрали, вычистили и смазали.

– Да, в такую сырость стреляли или не стреляли, апроверять нужно каждый день.

– Знаю, – сказал Ара. – Надо бы ссадитьВилли. Только где?

– На Кайо Франсесе?

– Можно. Но лучше бы в Гаване, а оттуда пусть егоотправят куда-нибудь. Он будет болтать, Том.

У Томаса Хадсона промелькнула мысль, о которой он сразу жепожалел.

– Не надо было нам брать человека, которогодемобилизовали из-за больной головы, – сказал Ара.

– Верно. А мы взяли. Да мало ли мы всяких хреновыхошибок наделали?

– Не так уж много, – сказал Ара. – Можно, япойду кончать свою работу?

– Иди, – сказал Томас Хадсон. – И большоетебе спасибо.